Когда в первых боях 41-го политрук конной разведки Марк Максимов потерял лучшего друга, он сказал себе: «Это я убит. Ничего страшнее уже не случится». Эта мысль зомбировала, помогая смириться с тем, что война заменила жизнь...

Марк Давыдович скончался в 1986, будучи известным поэтом и журналистом. О его фронтовой юности нам рассказал сын, телеведущий и писатель Андрей Максимов.

«И воюют, и творят»

Андрей Маркович, летом 41-го Ваш отец получил контузию и был захвачен немцами. Заключение в лагере для военнопленных не принесло проблем с советской властью?

- Он пробыл там совсем недолго. Удивительно, как его не расстреляли: ведь мой отец был евреем и комиссаром. Видимо, в начале войны немцы настолько были уверены в блицкриге, что не посчитали это необходимостью. Он бежал. И очень скоро присоединился к партизанскому соединению имени «Тринадцати» под командованием будущего Героя Советского Союза Сергея Гришина. Отряд этот заслуживает отдельного рассказа.

Когда отец находился в лагере, красноармейцы с самолетов сбрасывали листовки с призывом организовывать партизанское движение в оккупированных районах (это происходило на Украине). Местный учитель Сергей Владимирович Гришин и четыре его односельчанина с тремя винтовками ушли в леса. Постепенно к их отряду присоединялись новые сопротивленцы, и к концу войны это было многотысячное партизанское соединение! Мой отец присоединился к ним в 1942 году.

Гришин оказался умнейшим руководителем! Представьте себе, что во время войны ему удалось завести печати и задокументировать каждый шаг партизан своего соединения! Так, на любую претензию советской власти после войны отец предъявлял бумагу о своем пребывании в отряде Гришина и любых действиях в нем.

- Как получилось, что Марк Давыдович сменил фамилию?

- Если немцы устанавливали личность «лесного бойца», то убивали всех его родственников. Поэтому партизаны имели клички — так их сложней было опознать. Отец (его фамилия была Липович) называл себя Максим. А фронтовые стихи подписывал — Максимов. После войны этот псевдоним стал его фамилией.

Поразительно, но партизаны гришинского соединения издавали собственную многотиражную газету! Она называлась «Смерть врагам!» И редактором ее был Марк Максимов. Две, а иногда и четыре полосы заполнялись описанием налетов, побед и потерь, военными рассказами и стихотворениями, тщательно проверенными партизанским «военным цензором» - комиссаром Стрелковым. Газету распространяли по деревням, что приводило немцев в жуткое бешенство. Значит, все в порядке у советских партизан: и воюют, и творят!

Отец рассказывал мне, что газета появилась после того, как они отбили немецкий обоз с походной типографией. Там была латинская раскладка, и какой-то умелец переделал ее под русский набор...

Целая жизнь

- Он что-нибудь рассказывал Вам про бои, про налеты?

- Довольно много. Но самое поразительное – это рассказ о Бовкинской блокаде, в которой оказалось соединение Гришина в октябре 43-го. Наступление советских войск на территории Белоруссии задерживалось. И немецкая 25-тысячная группировка обрушилась на пять тысяч партизан, засевших в Городецком урочище, в междуречье Днепра и Прони. Против немецких орудий у них были только стрелковое оружие и гранаты. Отец говорил, что ночью они даже не могли зажечь костер, — засекут. Запасы продовольствия подошли к концу, приходилось есть сырое мясо. Он зарезал своего коня, а съесть так и не смог.

Жутко было, страшно... Блокаду прорвали на крике. Партизаны с криком «ура!» бросились на врага и пробили окружение. Немцы подумали, что это советские войска все-таки начали наступление и запаниковали. А паника, как известно, мешает успеху.

Много лет спустя я, еще совсем мальчишка, увидел его военные дневники. Там было несколько страниц, жирно заштрихованных ручкой. На мой вопрос, что в них, мама ответила: «Любовь отца с цыганкой». Это была красивая история.

На смоленских просторах в одну сторону двигался партизанский отряд, а в другую цыганский табор, и они встретились. С одной стороны измотанные войной, но сильные молодые мужчины, с другой — страстные и красивые цыганские женщины. Казалось, должны были начаться настоящие вакханалии, а начинались романы. За две недели между ними произошло все то, на что в мирное время понадобились бы годы: они любили друг друга, ругались, ссорились и расставались навсегда. Мой отец тоже полюбил цыганку. Когда пришло время сниматься с места, Гришин сказал: «Все, кто хочет, могут присоединиться к нам! Но командир здесь я!» А цыгане не умеют никому подчиняться, кроме своего вожака. Они продолжили свой самостоятельный путь, а партизаны — свой. Отец очень тогда переживал!

- Во время войны Марку Максимову было всего двадцать с небольшим. А фронтовые стихи у него такие глубокие...

- Раньше на стене в его кабинете висело две фотографии — он до войны и он после. Знаете, это два разных человека. Хотя между снимками прошло лишь четыре года. Каждый день стоя на пороге гибели, конечно, он пережил серьезные внутренние перемены. Но о смертях он не рассказывал мне никогда.

- Как думаете, это из воспитательных целей? Или просто не любил вспоминать?

- Все мое детство прошло рядом с однополчанами отца и поэтами-фронтовиками, с которыми он общался. И никто из них никогда не рассказывал про то, как кого-то убивал. Никогда. Наверное, потому, что война — это целая жизнь, а не история про убийство.

Больше новостей и ближе к сути? Заходите на ленту в Телеграм!

Добавляйте CСб в свои источники ЯНДЕКС.НОВОСТИ.