Семья Хайтиных – родители и два сына - жила в Минске. По удивительному стечению обстоятельств им по отдельности удалось ускользнуть от немцев и перебраться в Башкирию. Отсюда Юрий ушел на войну и в 1945-м встретил две победы – над Германией и Японией.

«Студебеккер» для «катюши»

Юрий Наумович, когда Вы попали на фронт?

- Меня призвали в феврале 1943-го и отправили в Тоцкие лагеря, что в Оренбургской области. Это землянки с двухэтажными нарами, без всякого отопления. На взвод одна учебная винтовка: в основном, изучали оружие по плакату. Потом отправили нас в Казахстан, в Гурьевское пехотное училище. Добрались - а оно переехало в Астрахань. Нас туда, но и в Астрахани мы оказались не нужны. Опять в эшелон... Через три месяца я попал наконец в 13-й гвардейский учебный автополк, стоявший под Москвой. Там порядок был. Мы углубленно изучали «студебеккеры» и другие американские машины и ракетные установки БМ-13 «катюша».

«Студебеккер» для «катюши» был спасением. До этого ее ставили на ЗИС-6: двигатель слабый, проходимость по грязи нулевая, скорость по грунтовой дороге всего 15-20 км/ч. Расход бензина до 70-80 литров на 100 километров! А у «студебеккера» расход вдвое меньше, мощность вдвое больше, а скорость на грунтовке до 60 км/ч. Въезжаешь в болото – можно прямо из кабины приспустить колеса, чтобы не застрять. Выезжаешь – опять, сидя в кабине, шины подкачал, и вперед. Первую партию этих грузовиков американцы выпустили только в конце 1941 года. Может, поэтому секретность доходила до абсурда. Рабочие тетради мы каждый вечер сдавали в спецчасть. Взять их на фронт нам не разрешили.

Прямой наводкой

- Когда впервые попали в бой?

- Пороха мы понюхали еще во время учебы. Раз десять довелось перегонять новые машины на фронт. Там впервые под бомбежку попали, несколько человек ранило. А в августе 1943-го пригнали машины в 26-ю гвардейскую минометную бригаду резерва Верховного Главнокомандования на Брянский фронт, в районе города Карачев. Там наше наступление застопорилось, и мы, курсанты, поучаствовали в деле. Дают приказ: «Зарядить установки», назначают сопровождающего и отправляют на позицию. Цель - две каменные казармы еще довоенной постройки с толстыми стенами. Немцы превратили их в мощные огневые точки с пулеметами и даже пушками. Выезжаем, а от позиции до цели всего пятьсот метров! Бить прямой наводкой! Видимо, немцы ничего не успели сообразить. Мы выскочили, дали залп, и здания рухнули… Позже, в Германии, тоже приходилось бить прямой наводкой, но не с такой малой дистанции.

В эту же 26-ю бригаду я и получил назначение после выпуска. Бригада – это четыре дивизиона, в каждом по 12 установок. Командиром был Красильников. Видимо, дело хорошо знал, раз в 32 года стал генерал-майором.

Помню, бригада стояла в Польше на 1-м Белорусском фронте в районе Праги – пригорода Варшавы. Нам говорили: «Завтра выдвигаемся». Потом приказ отменяли, и опять: «Завтра…» Позже мы узнали, что поляки, ориентированные на Англию, подняли восстание, а Сталин остановил наступление, и немцы подавили повстанцев.

Без нас фронт не двигался

- Ваша бригада входила в резерв Верховного Главнокомандования. Резерв – значит, тебя берегут?

- Да, мы подчинялись Ставке Верховного Главнокомандования. У нас на машинах было написано: «СВГК». Но это не значит, что мы в тылу сидели. Без нас фронт не двигался: где готовится серьезная операция или наступление замедлилось, туда и направляли. Однажды с 1-го Белорусского две наши машины перекинули за тысячу километров на 2-й Прибалтийский. Там пехота застряла у опорного пункта немцев. Мы его подавили, получили благодарность от командования и обратно. В Германии уже по нескольку раз в день залпы давали. Там доты, дзоты, вкопанные танки, рвы – немцы здорово укрепились. Старинные здания, как крепости. Артиллерия бьет, бьет, дырку пробьет, а здание стоит. А наша «катюша» накроет несколькими снарядами – у-у-у, и все. Рухнуло.

- Смерти боялись?

- Нет. Вообще на войне тупеешь. Какое-то безразличие приходит. Лежит на дороге труп нашего солдата, уже не объезжаешь, а просто между колес его пропускаешь. И по отношению к себе тоже. Так устаешь, что иногда думаешь: «Лучше бы убило». На ногах стоять не можешь, постоянно спать хочется. Больше всего боялись заснуть за рулем.

- У вас были потери?

- Три машины в бригаде подбило, погибли человек пятнадцать. Но с потерями пехоты это несопоставимо. Говорили, есть команда взять Берлин к 1 мая, а командующие 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов соревнуются, кто быстрее. Раньше вели мощную огневую подготовку, доты-дзоты кончали, чтобы пехоту сберечь. А в середине апреля началось... Гнали людей на пулеметы. Наши командиры возмущались: «Почему нас не пустили первыми? Мы же могли эту оборону пробить». Я и сам видел: идут наши на огонь и падают, падают… Или фаустник даст по танку – визг «ву-ву-ву», в броне трещина, и все, нет танка.

На домах надписи: «Берлин был и будет немецким городом!» Но 1 мая в окнах появились белые простыни… А 2-го гарнизон сдался. А взяли бы его, скажем, 10 мая, потерь было б в несколько раз меньше.

- Сейчас много говорят о массовых грабежах в Берлине, об изнасилованиях…

- Армию держали в рамках! В нашей части никто грабежами не занимался, и в пехотных тоже не припомню. Может, где-то тыловые части что и творили, а те, что участвовали в боях, – нет. В дом зайдешь – немцы шифоньер открывают, бери что хочешь, только нас не трогай. Да нам ничего от них и не надо было. В сельской местности, где население ушло, а корова ревет, три-четыре дня недоенная, мы могли ее пристрелить на мясо. Или свинью там, курицу. Дома не грабили, но трофеи – брали.

А 2 мая в Берлине поехали мы, наверное, всем дивизионом, к Рейхстагу.

- На Рейхстаге расписались?

- Какой там… Не подобраться! Толпа солдат и офицеров, чуть не дерутся, чтобы к стене пробиться и подпись оставить. И такая радость, все обнимаются, невзирая на звания и должности… Войне конец, а мы живы!

На восток

- Долго Вы в Германии находились?

- Примерно месяц. А потом нас погрузили и на восток. Железная дорога двухколейная. Что интересно, одну колею железнодорожные войска уже расширили под наши вагоны, и от Германии до России мы ехали по широкой колее. Другая колея использовалась под трофейные вагоны и паровозы. Смотришь, там и здесь ушедшие под откос вагоны. То ли от бомбежек, то ли из-за аварий. И на одних надпись «СССР», а на других «Polska».

Начался массовый демонтаж немецких заводов. Все станции вокруг Берлина были забиты оборудованием. И тоже надписи: «Одесса», «Москва», «Стерлитамак»…

- Когда Вас отправили на Дальний Восток, Вы сразу поняли, что воевать придется?

- Мы же видели, что части прибывают и прибывают, что не случайна такая концентрация войск. Были тревожные мысли. Мол, в Германии повезло выжить, а тут, наверное, не выживем. У нас же занятия проводили, рассказывали, что Квантунская армия вооружена до зубов…

Местом нашего базирования стала станция Камень-Рыболов Приморского края. Это на берегу озера Ханка. Мы были приданы 1-му Дальневосточному фронту.

9 августа нас подняли в 4 утра. Командир нашего 3-го дивизиона Калашников объявил боевую готовность. Указал направление – на запад, на Муданьцзян. Это километров пятьсот. Выехали где-то в 5 утра. Дорога в отличном состоянии, не похожа на наши дальневосточные дороги. У нас грунтовые, гравийные, а эта – широкая, асфальтированная.

- А что значит «перешли границу»? Что собой граница представляла?

- Ничего мы не заметили. Наша дорога кончается, метров двести бездорожья, и пошел по асфальту. Вот тебе и Маньчжурия. А погода стояла солнечная, теплая…

До Муданьцзяна дошли без единого выстрела: мы ни в кого не стреляли, и в нас никто тоже. Но тут начала нас своя авиация бомбить! Видимо, слишком рано мы там оказались. Взрывы, пулеметная стрельба с самолетов... Наши пушки начали бить…

- А какая авиация? Штурмовики или бомбардировщики?

- Бомбардировщики, по-моему. Какие, не помню. Командование раскраснелось, забегало… Машины убрали в камыш – высокий, в человеческий рост, по сторонам дороги. Все это длилось очень недолго, минут сорок...

- Ничего себе - недолго!

- Один самолет сбили. А мы потерь не имели.

- А Вы видели, как в самолет попали? Что с летчиками стало?

- Мы не видели, это потом уже рассказывали на политзанятиях. В общем, часа через полтора опять двинулись и шли так до самого Харбина.

- И что, без всякого сопротивления?

- Когда мы из камышей выезжали, кто-то стрелял. И мы стрельнули… И больше ни единого случая. Мы даже не видели ни одного японца.

- А когда вошли в Харбин, увидели японцев наконец?

- Не было их. Там и китайцы, можно сказать, второстепенную роль играли. Торговлей занимались. Это был русский город. Разместили нас в здании общежития учебного заведения.

Для того времени постель, вода, туалет казались роскошью. А тут все условия… И командир дивизиона Калашников нам говорит: «Вы свою задачу выполнили, командование перед вами больше задач не ставит. Будем здесь быт обустраивать».

- Кстати, что Вы можете сказать про отношения с непосредственным начальством?

- Если в бригаде все время один командир был, то в дивизионах постоянно менялись – на повышение уходили. Пять или шесть на моей памяти сменилось. Это были ребята нашего возраста. Носили такую же форму, те же кирзовые сапоги. И ели с нами, ту же еду. Не знаю, как в пехоте, может, там субординацию соблюдали, а мы обращались к ним на ты. Единственное, что их отличало – лейтенантские или капитанские погоны.

- И вот для вас война закончилась…

- Да, только по городу гулять нас официально не отпускали. Потом мало-помалу командование начало закрывать на это глаза. По двое, по трое стали выходить в самоволку. Но до 10 вечера надо было в часть вернуться. Сначала ходишь вокруг, присматриваешься. Все вывески на русском языке – ни одной на китайском или японском! Причем, по новому правописанию, без ятей. Учебники лежали в нашем общежитии – тоже на русском. В том числе нашли советский учебник, переизданный в Харбине.

Китайцы в магазинах и с лотков торговали чем угодно – мануфактурой, чемоданами, пуговицами… Уже дней через десять появились пуговицы к форме: как наши, со звездой, но блестящие (а у нас были матовые). Это они освоили производство, зная, что нам предстоит демобилизация. У нас тканевые воротнички, подшивать надо. А они пластмассовые продают – вытер его, и все.

- А деньги были у вас?

- Да, так называемое довольствие, 30 рублей в месяц. Японские деньги уже не шли, а рубли китайцы принимали. Правда, бывали нечестные солдаты и офицеры – впихивали облигации. А китайцы полагались на честность. Уходит китаец на обед, лоток оставляет, цены написаны. Деньги клади - товар бери. Если хочешь поторговаться, написано, когда вернется. И многие из них сносно говорили по-русски.

- У вас личное оружие было?

- Обязательно. Автоматы. Но по городу мы ходили без оружия.

- И никаких инцидентов?

- Никаких. Русские жители интерес к нам проявляли, такое дружелюбное любопытство. Расспрашивали про уровень жизни, кто откуда, искали земляков. Для нас было странно, что они живут без замков. Стул выставлен снаружи – значит, дома никого нет.

- Было желание скорей домой вернуться или хотелось все же побыть там, посмотреть, как люди живут?

- Домой, домой! Все это не твое... И свободы хотелось.

Больше новостей и ближе к сути? Заходите на ленту в Телеграм!

Добавляйте CСб в свои источники ЯНДЕКС.НОВОСТИ.