(Продолжение. Начало книги - здесь)

На следующее утро Гончар ждал Бориса в отделении милиции по месту жительства. Ровно в девять в кабинет вошел крепкий парень, под черным плащом серый костюм служащего и белая рубашка. Рукопожатие крепкое, ладонь сухая и твердая. Гончар раскрыл удостоверение майора госбезопасности и сразу сказал, что волноваться не надо, Бориса попросили придти по пустяковому делу. Речь пойдет вот об этом человеке. Он показал фотографию старухи, в байковом халате, седые космы всклокочены, желтые кошачьи глаза вылезли из орбит.

- Садитесь, товарищ, - Гончар показал на стул. - Вы не удивились, когда вам из госбезопасности позвонили?

Волнения не видно, но парень настороже.

- Нет, не удивился, товарищ Гончар. Я просто не знал, по какому поводу…

Гончар сказал, что заявления о нарушении тишины к КГБ, конечно же, отношения не имеют, это вопрос к милиции, но тут дело деликатное, человеческое. Старушку зовут Лидия Наумовна Сомова, она член партии с 1915-го года, участник революции, бывшая сотрудница московского ЧК. Награждена правительственными наградами, в том числе памятным знаком «Почетный сотрудник Госбезопасности». Сегодня старушку опекают молодые чекисты, присматривают за ней, заботятся. Но годы, как говорится, берут свое. Милиция переслала на Лубянку жалобы на старушку, а Гончар пришел, чтобы извиниться.

Он развязно улыбнулся, расслабил узел галстука и сказал:

- Я вообще-то вас понимаю. Одну ночь не поспишь, другую… Если бы эта старая ведьма жила надо мной и ночью стучала по батарее палкой, даже не знаю, что бы с ней сделал… Наверное, поднялся наверх и выбросил старуху в окно. К чертовой матери, со всеми ее медалями и заслугами. Или купил бы здоровенный топор, как Раскольников из «Преступления и наказания».

- Что ж, спасибо за совет, - Борис засмеялся. - Когда захочу выспаться, так и сделаю. Ну, топор куплю.

Гончар стал серьезным, сказал, что с бабушкой вопрос скоро решится, родные хотят сдать ее в интернат. Нет, не в те заведения, где старики доживают последние годы, ждут смерти как избавления от земных мук и пухнут с голоду. Это нечто вроде хорошего санатория с трехразовым питанием и всеми условиями для жизни и отдыха заслуженных ветеранов. Соседей просят немного потерпеть, документы будут оформлены в течении двух месяцев. Вот, собственно, и вся информация.

Они поболтали о погоде и о московском «Динамо», которое не хочет радовать своих болельщиком. Гончар отпустил Бориса, встал у окна и смотрел ему вслед, пока тот не скрылся из вида. Наверное, после этого разговора Борис окончательно потеряет сон, будет терзаться мыслью, зачем вызывал майор госбезопасности, чего хотел сказать, но почему-то не сказал, передумал. Но если передумал, то почему так поступил. Пусть помучается, окончательно потеряет сон…

* * *

Гончар позвонил Антонине Чаркиной, представился и сказал, что есть важный разговор, но вызывать красивую женщину повесткой, разговаривать в казенном кабинете он, как джентльмен, не хочет. И предлагает встретиться в кафе «Салют», - это рядом, - сегодня часиков в пять. Они бы могли поужинать и побеседовать. Дело, о котором пойдет речь, не столько казенное, сколько личное, частное.

Когда Антонина вошла в зал кафе и подошла к столику, Гончар помнивший ее фотографии из личного дела, подумал, что женщина переменилась за пять лет, но былая привлекательность совсем не исчезла. Она была одета в простое синее платье и светлые босоножки, кожа на ладонях высохла и огрубела, ногти коротко подстрижены. И пахло от нее так, будто Антонина, присыпанная нафталином, эти пять лет пролежала в бабушкином сундуке. Он заказал бутылку сухого вина и отметил про себя, как дрогнула рука Чаркиной, когда она подносила бокал к губам, как жадно делала глотки.

Гончар поболтал на отвлеченные темы, о погоде и летнем отдыхе, и перешел к делу, сказал, ему попались старые, пятилетней давности, жалобы Антонины на руководителей кафедры, в свое время этим документам не дали хода, а напрасно. Впрочем, в том, что судьба Антонины пошла вкривь и вкось, виноваты не только эти бессердечные люди с кафедры, но и мужчина по имени Борис Зотов. Чаркина смотрела на собеседника с хитрым прищуром и не верила ни единому слову, но когда разговор коснулся Бориса, ее взгляд сделался грустным, а по щекам скользнули слезинки.

- Чего вы от меня хотите? - спросила она.

- Хочу помочь, - сказал Гончар. - Борис сделал вам много зла… И, главное, не желает ребенку помогать.

- Это не его ребенок.

- Все равно мог бы поучаствовать в его судьбе. Вы Борису отдали лучшие годы жизни, свою молодость, красоту. И что взамен? Наверное, вы знаете, что бывший поклонник женился на деньгах. На дочке видного партийного чиновника. Теперь у него высокая должность в ЦК ВЛКСМ, разъезжает по заграницам. Красивая жизнь, деньги, девочки… А вы одна поднимаете ребенка, из кожи вон лезете. Но напрасно говорят, что нет справедливости.

Гончар позвал официанта, заказал мясную солянку и еще бутылку сухого вина. Но тут ожила Чаркина, - сказала, - лучше рябиновой наливки, чем сухого. Они поужинали, Гончар развивал тему человеческой неблагодарности, подлости и коварства. Чаркина иногда всхлипывала, рюмочками пила наливку и вытирала слезы салфеткой. Гончар подумал, что эта Чаркина не только внешне подурнела, она, видимо, и умственно деградировала, а может быть, - и раньше была такой. Тогда непонятно, как Борис терпел ее почти два года, что тянулась их связь, и как эта женщина вообще сумела защитить диссертацию и найти работу на престижной кафедре. Только через постель, другого хода для нее нет.

Он сказал, что Борису можно испортить настроение, и надолго. Как говорится, зуб за зуб. От Чаркиной не потребуется ничего особенного: несколько телефонных звонков, пара встреч с Борисом. Гончар объяснит, что надо сказать, что сделать. Разумеется, Чаркина получит за потерянное время весьма приличные деньги. Он же понимает, что красивой женщине нужна поддержка, одеться не мешает поприличнее и вообще… Деньги - это не проблема, вот для начала и первый взнос, - он вытащил конверт, положил на стол. Завтра он пришлет Антонине пропуск в шестую секцию ГУМа, закрытую для посетителей. Ну, там отпускают дефицитные товары для своих. Антонина может сходить по этой бумажке в магазин и купить все, что ей понравится.

- Только единственная просьба, - сказал Гончар. - Держите себя в рамках. Ну, по части выпивки.

* * *

Борис возвращался в рабочий кабинет из столовой. Перед дверью стоял немолодой человек в мешковатом костюме, сутулый, с серым обрюзгшим лицом. Это был Василий Игнатьевич Соколов, или попросту дядя Вася, ветеран войны, принимавший участие едва ли не во всех концертах и встречах с молодежью, которые устраивал Центральный комитет комсомола.

- Не узнал тебя сразу,- Борис пожал большую теплую руку, открыл дверь ключом и пропустил гостя вперед. - Богатым будешь.

Дядя Вася сел за приставной столик и скорбно сжал губы. Ясно, сейчас будет высказывать обиды, недовольство. Он появляется в конце каждого месяца, чтобы забрать деньги за выступления и сказать какую-нибудь гадость. Борис открыл сейф, стоявший в углу, вынул пачку денег и отсчитал сорок пять рублей. Подумал и достал бутылку водки «Пшеничная», - в сейфе хранилась выпивка, которую использовали для общественных нужд, чтобы угостить хорошего человека. Он дал деньги и водку дяде Васе, тот неспешно пересчитал, раскрыл потертый кошелек. Водку завернул во вчерашнюю газету и опустил в авоську.

- Могли бы и накинуть немного, - проворчал дядя Вася. - Даете гроши жалкие. На ваши деньги только веревку купить и удавиться. Я за вас, сукины дети, на фронте кровь проливал. Мешками. А вы копейками отделаться хотите.

- Мы платим по прейскуранту. Плюс от комсомола премия.

- Не премия, а слезы, - сказал дядя Вася. - Совсем не уважаете ветеранов. В прошлом месяце два концерта прошли без меня. Первый - «Комсомольцы - беспокойные сердца» в Доме культуры «Связист», второй «Ты помнишь, товарищ» в Театре киноактера…

- Мы тебя пожалели, - сказал Борис. - Думаем: зал маленький, публики немного. Не стали за тридевять земель гонять заслуженного человека. Решили, пусть отдохнет.

В перерывах между выступлениями эстрадных артистов дядя Вася, увешенный орденами, выходил на сцену и делился воспоминаниями о войне. Поставленным голосом рассказывал, как тяжело было отступать в начале, как горек вкус первого поражения, о переломе в боевых действиях, как погнали немцев, как он прошел всю Европу до Берлина и встретил там победную весну. Он говорил, что теперь фронтовики передали эстафету поколений в крепкие молодые руки комсомольцев, а раз так, - можно быть спокойным за будущее, - голубое мирное небо больше не озарит пожар войны, дело мира обязательно победит и так далее и тому подобное. Все это получалось искренне, со слезой и вообще действовало на публику как надо, ободряюще.

Нанимать на эту роль профессионального артиста, - неэтично, все-таки воспоминания не цирковой номер, не песня. Тут надо, чтобы искренне. Со временем дядя Вася избаловался, стал капризничать, торговаться за каждую копейку, обижаться, если не позвали. Пробовали приглашать настоящего героического участника боевых действий, но получалось невразумительно, - долго, нудно, дребезжащим голосом. Зрителям спать хотелось. И снова просили дядю Васю, - выручи, выступи…

Этот человек появился здесь давно, еще до прихода Бориса, как бы достался по наследству. Биография его была мутной, точно никто не знал, на каком фронте воевал заслуженный ветеран, воевал ли вообще, или награды купил на базаре по случаю. Когда бывший фронтовик попадался Борису на глаза, душу трогало сомнение, сердце ныло, - а вдруг все это кончится большой неприятностью: со временем выяснят, что дядя Вася не доблестный красный воин, а совсем даже наоборот, какой-нибудь недобитый фашист или полицай, который партизан вешал, - а отвечать за все художества, все эти устные экспромты - придется Борису.

- Зачем мне отдыхать? - дядя Вася шмыгнул носом. - Мы, ветераны, не стареем душой. Еще на том свете отдохнем. А сейчас надо думать, как добыть к пенсии лишнюю копейку. Вы платите гроши, а я, - между прочим, воевал…

- Хоть не за фашистов? И то ладно.

Дядя Вася поворчал, вырвал обещание пригласить на большой концерт, где платили тройную ставку, и ушел, помахивая бутылкой, завернутой в газету.

(Продолжение - Глава 34)

Москва, 1979 - все главы

Больше новостей и ближе к сути? Заходите на ленту в Телеграм!

Добавляйте CСб в свои источники ЯНДЕКС.НОВОСТИ.