Москва икс. Часть десятая: Шторм. Глава 5

Глава 10-5

(начало книги - здесь)

Снова навалилась слабость. Черных сидел и ждал, когда она пройдет. Как глупо все получается… Ему не нужна командировка в Америку, ему не нужны деньги, он принципиальный, неподкупный… Он не деляга, не карьерист, он был готов совершить подвиг во имя Родины, вступить в бескомпромиссный поединок с опасными преступниками, изменниками, предателями, - и победить их. Сейчас ему казалось, что всю сознательную жизнь он готовил себя к подвигу, долго шел к нему, но вместо подвига получил пулю от старого дуралея, к тому же пьяного.

Черных вытащил коротковолновую рацию, несколько раз повторил свой позывной, но в ответ услышал какие-то шорохи, треск помех. Сейчас жизнь в его собственных руках, тут дожидаться нечего, на мостик вряд ли кто поднимется, до него никому нет дела, команда напугана. Пока не потеряно много крови, пока не подступила боль, надо спуститься вниз, найти судового врача, наверняка это какой-нибудь коновал, который умеет только градусники ставить или клизму. Пулю он вряд ли сможет вытащить, но пусть хоть остановит кровотечение, перевяжет.

Он запустил ладонь под свитер, рана большая, но, кажется, пуля вышла, ранение сквозное, - слава Богу. В этом месте нет жизненно важных органов, правда, от этого лишь немного легче. Пуля вырвала кусок плоти, свитер быстро пропитался кровью, если не остановить ее, можно запросто умереть.

Нужно спуститься на два уровня, - это всего два лестничных пролета, а там в конце коридора каюта врача. Черных поднялся, но не смог устоять, на четвереньках выполз из рубки на внутреннюю лестницу, стал медленно спускаться на третий уровень, где каюта врача. Лестница была ярко освещена, ступеньки не очень крутые, а шторм, кажется, немного ослаб, - он доберется. В середине первого пролета судно сильно качнуло, Черных потерял равновесие и полетел вниз, приложившись плечом и грудью, кажется, лишился чувств, но быстро пришел в себя, полежал на полу, собираясь с силами, почувствовал, что свитер с правой стороны пропитался кровью весь, до последней нитки, и штаны в крови, и, кажется, в башмаке тоже кровь.

Ухватившись за перила, он поднялся и продолжил движение, надеясь, - кто-то его заметит, поможет дойти или позовет врача, но не встретил никого. Слышно, как скрипят переборки и бьется сердце. Когда он, оставляя кровавый след, добрался почти до конца последнего пролета, лестница провалилась в пропасть, а потом рванула вверх, как скоростной лифт. Ладони были мокрыми и скользкими от крови, перила трудно удержать, он скатился вниз, разбил нос. Пришел в чувство и запоздало вспомнил: «Академиком» никто не управляет, на мостике только два трупа, почему-то эта пугающая мысль оставила его почти равнодушным.

Послышались тяжелые шаги наверху, - кто-то спускался. На счастье, появился знакомый оперативник, плотный мужчина лет сорока, наверное, самый старший в группе, - Алексей. Он сел рядом, снял с плеча ремень, положил на пол автомат АКСу и сказал, чтобы Черных потерпел, будет немного больно. Задрал свитер, уже прилипший к груди, осмотрел рану, - и сказал, - ничего страшного, даже беспокоиться не стоит, однако нужна перевязка, срочная.

- Слышь, найди старпома Свиридова, - сказал Черных. – Скажи, что на капитанском мостике никого нет. Капитана при мне убили, да… И радиста тоже. Понял меня?

- Капитана убили? – переспросил опер, будто плохо слышал. – Не было печали… Схожу. Но сначала...

Черных не дослушал, лишился чувств, но через минуту пришел в себя. Алексей сидел рядом и перезаряжал автомат. Он сказал, что при такой качке не дотащит Черных до кабинета врача, требуется помощь, сейчас он сходит за товарищем или найдет врача, вдвоем они быстро управятся. Алексей оставил его и стал подниматься по лестнице. Черных лежал на полу, смотрел в потолок, чтобы отвлечься, пытался сосчитать до трехсот, но сбивался, а когда досчитал, - услышал две коротких автоматных очереди и несколько одиночных выстрелов из пистолета. Стреляли наверху.

Пришла тоскливая мысль, что опер больше не вернется и товарища не приведет. Алексея больше нет. Ничего, Черных сам сможет дотюкать до врача, а дальше – все просто, как две копейки, - его перевяжут, и все плохое кончится. Надо добраться до конца коридора, - это последний отрезок пути. Черных сел, ухватился за леер, попытался встать, но не смог, тогда он снова опустился на четвереньки и двинулся вперед.

Путь к каюте врача оказался долгим, короткий коридор – бесконечным. Черных наткнулся на тело мужчины, лежавшее на пути. Лицо было залито кровью, рок открыл, один глаз провалился, будто вытек. Пару минут Черных, позабыв обо всем, тупо пялился на покойного. В самолете этот оперативник сидел на соседнем кресле и разгадывал кроссворды. У него была целая стопка газет с кроссвордами и карандаш. Кажется, его фамилия… У чекиста профессиональная память на имена, - покойного звали… Нет, он не смог вспомнить имя и фамилию убитого. Черных преодолел последние несколько метров и оказался перед дверью врача, чтобы не тратить силы, вытянулся на полу, перевел дыхание и постучал кулаком.

Врач ответил сразу, будто ждал его:

- Кто там?

- Открой, я ранен, - сказал Черных. – Слышь… Нужна помощь.

Долгая пауза, за дверью возня. На пол свалилось что-то тяжелое, может, чемодан, может, сам доктор. Черных громко застонал и постучал снова, но никто не ответил.

* * *

Врач Владимир Ефимов тоже лежал на полу и, чтобы не болтало из стороны в сторону, держался за ножку койки. Он давно не попадал в такой дикий шторм и никогда не испытывал такого страха, который сейчас ломал душу. Как договорились с Кольцовым, врач опустошил тайники, запихал коробочки в рюкзак и ждал ночи, чтобы сбагрить наконец этот груз, но тут по громкой связи передали страшные объявления об убийцах, проникших на судно и гэбешниках, которые пришли сюда, чтобы задержать убийц. Затем некий мужчина огласил новый приказ – всем оставаться в каютах, в коридор не выходить.

Некоторое время Ефимов томился у себя в каюте, но никого не дождался и решил действовать. Он сбросил куртку и надел белый халат и белую шапочку. Матросы, мотористы и командный состав обязаны слушать гэбешников, сидеть по каютам и не высовываться, а он врач - человек особый. На людей в белых халатах даже во время войны такие паскудные приказы не распространялись, врачи и санитары могли оказывать помощь раненым на поле боя без риска получить пулю противника. Во врача стрелять нельзя, его и пальцем тронуть нельзя – это закон моря. Он взял рюкзак, вышел в пустой коридор, спустился на один уровень, там было пусто, будто команда, испугавшись, разбрелась.

Он постучал к Кольцову, никто не ответил, он толкнул дверь, но не сразу смог ее открыть, что-то мешало. В каюте темно, он протиснулся в узкий проем, включил свет и вздрогнул как от удара. На полу головой к двери лежал мужчина лет тридцати пяти, которого доктор прежде не встречал, открытые глаза были похожи на серые стеклянные шарики, кожа испачкана засохшей кровью, под головой черная лужица. Рядом короткий автомат без магазина. Доктор уронил рюкзак, перепачкал его кровью, поднял, задом выбрался в коридор, вернулся в свою каюту, заперся, сел на кровать и обхватил голову руками. Он думал о том, что сейчас важно выяснить, что в этих коробках, - и тогда действовать по обстоятельствам.

Сильно качало, Ефимов поискал складной ножик, но его нигде не было, тогда доктор полез в инструменты, нашел скальпель и снова сел, вынул из рюкзака первую попавшуюся коробочку, разрезал пластырь, на пол упала пачка долларов, стянутая резинками. Доктор поднял деньги и долго смотрел на них, будто хотел на всю жизнь запомнить эту картину. Банкноты по двадцать и по пятьдесят долларов, Господи, тут целое состояние… А ему суют, как нищему, мелочь за то, что Ефимов рискует головой, прячет у себя контрабанду, валюту. Дрожащими руками он разорвал резинки и рассовал деньги по внутренним карманам куртки.

Стали слышны голоса из каюты наверху, закрепленной за четвертым помощником капитана Котовым, в этот рейс Котов не вышел, каюта пустовала. Слов не разберешь, но голоса чужие, разные. Только кажется, что один из собеседников – старпом Свиридов. Сначала голоса звучали ровно, потом стали взволнованными. Доктор разобрал только одно слово «молоток», его повторили несколько раз, какой-то мужчина закричал, дальше разговор на повышенных тонах и снова крики… Но вот все замолчали, стало тихо, доктор наклонился, чтобы завязать шнурки на ботинках, тут раздалась короткая автоматная очередь, за ней другая.

Пули пробили потолок, вошли в койку, точно в то место, где десять минут назад сидел доктор, если бы он остался на там, - был убит наповал. Доктор повалился на пол, раздались несколько пистолетных выстрелов, над головой в коридоре чьи-то шаги, - и наступила тишина. Полчаса Ефимов лежал на полу в обнимку с рюкзаком, от него перепачкал кровью лицо и руки. Некоторое время спустя в дверь постучали, кто-то попросил о помощи.

- Я истекаю кровью, - сказал Черных, у него не было сил, чтобы кричать. – Открой…

Ефимов, парализованный страхом, плохо соображал, он не знал, что следует отвечать в таких случаях. Если за дверью гэбешник, несметное богатство, свалившееся на доктора, чекисты отберут, между собой поделят, а самого доктора, скорее всего, пристрелят, чтобы не болтал языком, - так и будет, тут думать нечего. Пришла мысль, что главное – это потянуть время, а там видно будет, неприятности иногда сами рассасываются.

- Не надо меня торопить, - сказал Ефимов.

- Я офицер КГБ. Открой немедленно, под суд пойдешь, сволочь…

- Только без оскорблений. Я открою, конечно. Какой разговор, разумеется… Я не против. Но… Не могу без команды. Пусть сначала капитан мне позвонит. Да.. Так ему и передайте. Буду ждать звонка.

- Капитан убит.

- Тогда не открою.

- Но я умру…

- А мне что? – заорал доктор. – Хочешь подыхать – и подыхай.

Черных чуть не разрыдался. Сил немного, кровотечение не успокаивается, он уже несколько раз терял сознание, еще раз, другой – и все, конечная остановка, он больше не вынырнет из кромешной темноты. Он подумал, что операция «Москва икс» заканчивается не в том месте, где должна закончиться, и совсем не так, как он планировал. Глупо устроена жизнь и смерть устроена глупо. Черт, кажется, ничего нельзя изменить…

- Очень прошу, пожалуйста… Слышь, ты ведь врач… Ты обязан…

- Пошел к черту. Отцепись от меня. Пальцем не пошевелю, пока капитан не позвонит. Пальцем…

- Слушайте, товарищ. Вы же коммунист?

- Кто, я? Нет. То есть я коммунист, конечно, но… Это не имеет значения. В данном случае.

Человек ворочался, тяжело дышал и стонал, из-под двери побежал тонкий кровавый ручеек. Доктор лежал на полу, трепетал от страха и прикидывал, что делать дальше, но не мог ничего придумать, оставаться здесь - опасно, выходить – еще опаснее, лучше всего ничего не делать, просто лежать и ждать, чем кончится заваруха. Интересно, сколько на борту раненых гэбешников, - трое, пятеро, - черт их знает. Пока вот один приполз, а за ним другие появятся. Целый хоровод.

Да, всех раненых чекистов к нему потащат, это уж точно, - остановите кровотечение, извлеките пулю. Легко приказывать… А если кто из этой компании умрет во время перевязки или на операционном столе, - ведь шкуру спустят с врача, он виноват. Убить, может, не убьют, но изувечат, а потом, когда вернутся в Питер, - посадят. Самое главное, - отберут рюкзак, а в нем несметные деньги, их так много, что, пожалуй, за десять лет не потратишь. И надо быть последним дураком, чтобы выпустить из рук такое богатство.

Человек за дверью застонал, кажется, звук совсем близкий. Наступила тишина, какое-то время доктор лежал на полу и прислушивался, - было тихо. Ефимов встал на колени, сбросил крючок и потянул на себя ручку. В коридоре под дверью лежал незнакомый усатый мужчина с мертвенно белым лицом, заляпанным кровью, глаза остекленели и закатились ко лбу. Значит, отмучался бедняга, не повезло… Ефимов захлопнул дверь, открыл рюкзак и рассовал половину коробочек по тайникам. Если дневальный Кольцов остался цел, если его не грохнули чекисты, он придет сюда, но получит только половину, - и этого много, пусть радуется.

(Продолжение здесь)