Лет двадцать назад имя Михаила Водопьянова знал каждый советский школьник. Еще бы! Это он участвовал в спасении экипажа парохода «Челюскин», одним из первых получил звание Героя Советского Союза, а в Великую Отечественную в должности командира авиационной дивизии возглавил второй налет на Берлин – тогда шел август 41-го.

Чтобы сохранить память об этом легендарном человеке, мы поговорили с его внучкой Марией Водопьяновой. Вот уже несколько лет она занимается родословной своей семьи, пишет книгу о Михаиле Водопьянове, издает сборники его рассказов…

Знаменитый и страшный полет

Мария Юрьевна, Михаил Васильевич что-нибудь рассказывал Вам о войне?

- О войне очень мало говорил. Потому что не любил, наверное... И пережить этот тяжелый период было трудно, и вспоминать про него. Но вот, о чем я лично знаю, - слышала от него сама - это о втором налете на Берлин. В августе 41-го года Михаил Васильевич полетел бомбить Берлин. В одном из своих рассказов он пишет об этом:

«Бомбить само логово фашистского зверя считалось у нас почётным заданием, и к его выполнению относились необычайно ревностно. Поэтому, когда в полёте на Берлин у нас отказал один из моторов, было решено маршрут продолжать, сбросить бомбы на цель, а там – будь что будет.

В начале пути погода была хорошая, но, когда мы пролетели линию фронта, она начала портиться: появилась облачность.

Я решил лететь выше облаков. Пришлось подняться на пять тысяч метров. Все надели кислородные маски.

По внутреннему телефону спросил стрелков, как они себя чувствуют, хорошо ли работают кислородные приборы. Получил ответ, что всё в порядке, и спокойно пошёл дальше.

Но дальше облачность оказалась выше пяти тысяч метров. Поднялись на шесть и около трёх часов шли, не видя земли.

Вскоре высота достигла семи тысяч. Вдруг правый крайний мотор остановился.

- Далеко ли цель? – спросил я штурмана.

- Осталось двадцать минут полёта.

Возвращаться было обидно. А если сбросить бомбы, не долетев до Берлина, то что мы выиграем? Всё равно до своей земли можем не дотянуть. Нет уж, выполнять задание так выполнять!

И я продолжал вести машину по курсу.

Через двадцать минут дрогнул самолёт. Я сразу понял, что это открыли люки. Сейчас наши бомбы будут сброшены на цель, и мы пойдём обратно.

Когда мы отбомбились, я решил снизиться, чтобы запустить мотор. Мне уже стало ясно, что он остановился потому, что не хватало воздуха.

На высоте три тысячи метров мотор снова заработал. Не успел я порадоваться, как штурман начал мне командовать.

- Вправо! Вправо!

Что такое?

Впереди были заградительные огни немецкой батареи.

Мы быстро набрали высоту. На шести тысячах метров мотор снова остановился. Мои догадки подтвердились: ему не хватало воздуха. Приходилось снижаться, и каждый раз мы попадали под обстрел.

Нам пробили два бензиновых бака. Но все четыре мотора работали пока хорошо.

Начало светать. Впереди появились высокие обрывистые облака, они напоминали каменные шпили Кавказских гор. Казалось, что самолёт сейчас врежется в эти «скалы» и разобьётся о них вдребезги.

С облаками на нас надвигался мощный циклон. Обойти его не было никакой возможности: мы и так шли на высоте пять тысяч метров. Когда мы попали в него, в кабине поднялась снежная пыль. В малейшую щелочку густой струйкой проникал снег. Все приборы покрылись тонким его слоем. Мой «больной» мотор снова остановился.

По расчёту времени, наш самолёт находился уже недалеко от линии фронта. Бензин из пробитых баков продолжал вытекать, и я ждал, что вот-вот должны остановиться все четыре мотора.

На высоте тысяча восемьсот метров показалась земля. Температура резко поднялась, снег в кабине быстро растаял, по окнам хлестал дождь.

В это время, как по команде, остановились все четыре мотора. Машина стала быстро снижаться.

Что делать? Прыгать с парашютом? Но это значит попасть к фашистам в руки. Садиться на открытое место тоже нельзя: расстреляют. Добежать до какого-нибудь укрытия не успеем.

Я принял решение: садиться на густой лес, подальше от дорог. По крайней мере, фашисты не скоро доберутся до нас, а может быть, нам посчастливится встретиться с советскими людьми…

…Я видел, как один за другим товарищи уходили в заднюю часть самолёта, где меньше риска погибнуть при посадке. Высота быстро сокращалась. Вот и лес… Выравниваю машину, стараюсь как можно больше потерять скорость…

Я упёрся рукой в козырёк, чтобы не разбить лицо о приборы, и мы врезаемся в верхушки густых сосен. Что-то трещит. Машина, подламывая деревья, «на брюхе» опускается до самой земли…

…Оцарапанные, немного оглушённые, мы вылезли из машины…»

Тот полёт оказался очень неудачным. Из двадцати самолётов вернулись только два. Знаете, когда он рапортовал о налёте Сталину, тот просто озверел, и разжаловал Михаила Васильевича до рядового лётчика! И он, уже в качестве рядового, продолжал совершать боевые вылеты.

Увидеть за Героем Человека

- Как Вы думаете, что для Михаила Васильевича значили различные государственные награды? Ведь их у него было немало.

- Да как вам сказать… Он был благодарен, но спокоен. Не было того, что называют «взлететь до неба и не поймать его». Не было звёздности. Он, видимо, воспринимал это как оценку своей работы. Раз наградили, значит, работу сделал хорошо.

И, кстати, вот что хочу сказать. Я его как-то спросила: «Скажи, вот ты не боялся? Когда летел спасать челюскинцев, летел бомбить Берлин?» Он ответил: «Ну, конечно, я боялся, я живой человек! Но было что-то другое, что мной руководило».

Может, это и был тот настоящий патриотизм, о котором мы сейчас так мало, к сожалению, говорим?

Наверное, из-за этого же чувства он так ненавидел войну и так любил детей. У него есть один замечательный рассказ «В воздухе уцелел – на земле разбился», где он пишет об этом.

«Над землёй стояла тихая лунная ночь. Сверкали крупные осенние звёзды. В такую ночь хорошо бродить по земле, молча вдыхать свежий воздух, слушать родную далёкую песню…

Но вот мы подошли к линии фронта, и под нами открылось море бушующего огня. Такая резкая перемена картины всегда вызывала во мне новый приступ ненависти к зачинщикам войны, к варварам, нарушившим нашу красивую мирную жизнь, прервавшим песни, зажёгшим огни кровавого зарева. Я думал о своём экипаже – молодых механиках и стрелках. Какой весёлый, славный народ! Им бы работать, наслаждаться солнцем…»

А вот, что он пишет ближе к концу рассказа: «…Дорога была хорошая, и ехал я очень быстро. Из головы не выходил предстоящий полёт моего экипажа. Мне очень хотелось быть на борту самолёта: там я волновался бы меньше. Но оказалось, что на земле меня тоже ждало серьёзное испытание.

За поворотом показалось село. Дорога была свободна. Вдруг откуда ни возьмись два мальчугана перебегают дорогу. Они бы успели её перебежать, но, когда я на всякий случай дал им сигнал, они неожиданно повернулись и побежали обратно.

Всё это произошло в одно мгновение.

Помню только, что я в отчаянии крикнул: «Что вы делаете!» - как будто этим можно было помочь. Затем я сделал то, чего делать нельзя, если ещё собираешься жить на свете: резко повернул и затормозил.

Машина буквально завыла, шины зашуршали по асфальту, и мой автомобиль два раза перевернулся. Мне сильно разбило бедро. Как это часто бывает, сгоряча я не почувствовал ранения и выскочил из машины, но тут же упал…

…На фронте приходилось рисковать жизнью, чтобы истреблять ненавистного врага, а в тылу это пришлось сделать для спасения самого дорогого – наших маленьких советских ребятишек».

- Я понимаю, что любую личность сложно охарактеризовать в двух словах. Тем более такую яркую. Но все же... Каким человеком был Михаил Васильевич?

- Я помню его достаточно хорошо. Он и внешне очень выделялся: был такой большой, косая сажень в плечах, с огромной улыбкой до ушей. Уж когда он стоял в проёме двери... Он казался просто огромным! Наша семья всегда знала: если раздаётся два долгих звонка в дверь – значит, это пришёл дед.

Михаил Васильевич был человеком поступка. Одно то, что он в 30-х годах взял к себе жить девочку из семьи, где все были репрессированы, уже о многом говорит. А эта посадка на кроны деревьев? И сколько раз он помогал совершенно незнакомым людям! Скучному, зазнавшемуся человеку не приходило бы столько писем, сколько приходило ему, – буквально со всех уголков Советского Союза. Вот, например, у меня сохранилось письмо Михаилу Васильевичу от одного мальчика:

«Дорогой дядя Водопьянов!

Поздравляю Вас с новым подвигом и высокой наградой. Вся наша семья была счастлива, что именно мой любимый герой первым сел на льдине Северного полюса. Мне очень понравилась Ваша речь. Я сейчас в Грузии с мамой.

Я ещё ни разу не летал, и первый полёт мечтаю сделать с Вами.

Я по-прежнему отличник, редко получаю «хорошо», так же, как и Вы иногда делаете вынужденные посадки.

Сердечный привет от мамы. До свидания!»

Больше новостей и ближе к сути? Заходите на ленту в Телеграм!

Добавляйте CСб в свои источники ЯНДЕКС.НОВОСТИ.