За то, что фильмы и спектакли Юрия Грымова, также как он сам и его суждения, обладают яркой индивидуальностью, некоторые называет его «эпатажным» режиссером. Cчитая, что человек должен принадлежать самому себе, он не старается встроить себя в систему и занимается в жизни только тем, что ему интересно. В беседе с нашим корреспондентом Анной Федотовой Юрий Грымов поделился своим мнением о жизни в современной России, а также честно рассказал о том, как у нас снимается кино.

- Юрий Вячеславович, вы не любите давать интервью. Почему?

- К великому моему сожалению, почти все интервью становятся очень предсказуемыми, и я заранее могу сказать, какие будут вопросы и ответы. Я ставил спектакль про Сальвадора Дали, и в программке написал рецензию: на 99% она совпала с тем, что опубликовали потом журналисты. Они даже не парились, и просто копировали.

- Но, учитывая количество интервью, которые вы даете, это, наверное, неизбежно?

- Ну, у меня их не настолько много, к великой моей радости. Потому что чем больше человек дает интервью, тем больше он как бы вымывает себя. А мне больше нравится уходить в «норку», то есть уходить в себя, к своим, потому что я не воспринимаю всего зрителя, как своего. Есть артисты, которые говорят: «Ой, я люблю всех». А я вот такой странный – с интересом отношусь именно к своему зрителю. Мне интересна реакция своего зрителя, и думаю, «своими» я могу назвать не многих.

- Так и ваши фильмы заметно отличаются от массового кинематографа…

- Отличаются по одной простой причине – потому что они мои. Мне кажется, любой человек, который выходит на сцену, будь то театральная или политическая, даже физически становится как бы на полтора метра выше аудитории. Это обязывает его сказать что-то важное. А я смотрю в последнее время российские фильмы, не говоря уже о сериалах, и ловлю себя на мысли, что я их не отличаю. Снимают разные дяденьки и тетеньки; русские, евреи, грузины; худые и толстые, злые и добрые. А получается часто одно и то же. Поэтому я стараюсь сказать что-то свое, и для меня это совершенно естественно. Это мое кино. Я так чувствую.

- Когда я говорила, что Ваше кино другое, я имела в виду, что оно заставляет задуматься. В современных фильмах часто и сюжета толком нет. Один экшн.

- А меня голый сюжет тоже мало интересует. Он мне нужен как инструмент, чтобы показать человека. Я вообще считаю, что если в кино или спектакле есть одна-две сцены, которые производят сильное эмоциональное воздействие на зрителя, которые заставляют его подумать, что-то переосмыслить, напомнить человеку, о том, что он человек со всеми его грехами, пороками - этого уже предостаточно. Я, конечно, не решаю проблемы человечества, а просто напоминаю зрителю, что он – человек. А человек – это млекопитающее, но довольно опасное, которое скоро станет жрать себе подобных. Это уже сейчас происходит – на политической арене, в шоу-бизнесе, когда друг друга рвут на части.

Когда я делаю картину, для меня важно показать: «Вот смотрите. У меня люди вот так живут. Они у меня там такие плохие, такие хорошие. Они совершают такой-то поступок. Они так переживают из-за этого, они так заблуждаются». И в этот момент я хочу, чтобы зритель сказал: «Стоп. А я что-то тоже какой-то говнюк». Потом, он так посидит немного, подумает и скажет: «Нет, все-таки я не говнюк». Все! Можно считать, моя работа сделана. То есть я вывел человека на уровень переосмысления себя. При этом я его не обидел, не оскорбил, не загнал в депрессию. Он легко может дистанцироваться от происходящего на экране.

Я вообще очень потребительски отношусь к искусству – хочу через него получать знания о человеке, то есть о себе. Когда я снимаю фильм, хочу передать эти знания зрителю, и вкладываю частичку себя в каждый этап его создания: и в режиссуру, и в построение декораций, и в написание сценария. То есть весь фильм строится через призму моего восприятия. Я вам, моему зрителю, рассказываю пережитое МНОЮ. И вот тут появляется МОЙ зритель, которому это пережитое интересно. А кому-то достаточно переживаний на фильмах комика Реввы.

- Вот вы говорите даже с некоторым удовлетворением, что количество ваших зрителей не так велико. А разве не хочется, чтобы думающих, задумывающихся зрителей стало бы больше?

- А сейчас это невозможно! Должна быть проделана большая воспитательная работа и нами, и государством. Сейчас культуру многие воспринимают по принципу отдохнуть и расслабиться. Это колоссальное заблуждение! Расслабиться можно в сауне. А культура – это работа. Работа над собой, а её не хотят совершать. И в последнее время наше удивительное государство исключило вопрос культуры из своих приоритетов. «Его превосходительство Чиновник» решил, что все должно решиться как-то само собой. Хотя я не понимаю, как. Ведь культура – это и есть государство. Нет культуры – нет государства. Что мы сейчас и имеем.

Хочется видеть думающего зрителя, очень хочется. И государство тратит на поддержку отечественного кино порядка пяти миллиардов рублей в год. Но насколько эффективно тратятся эти деньги? Большая часть из них – уходит на прямое финансирование фильмов. Одному режиссеру дали, второму…  Выделили деньги только семи кинокомпаниям, так называемая «семибоярщина». Не может никакая власть решать, кому снимать, а кому нет.

И они думают, что спасают национальный кинематограф! Нужно выйти из категории прямого финансирования фильмов. Нужно создать систему сдержек и противовесов, при которых отечественный кинопроизводитель сможет конкурировать с голливудским кино, сможет выходить на телеканалы, – сможет сам, без прямого дотирования государства, зарабатывать.

Конечно, должны существовать финансируемые государством фильмы, которые никогда не будут окупаться. Это детское кино, это некоммерческое артхаусное кино, это исторические фильмы – все это инвестиции в зрителя. Но не новогодние же комедии финансировать?!

Я писал открытое письмо президенту о необходимости реформы в российском кино. Получил ответ: «Спасибо за проделанную работу». Государство решило, наконец, вернуть НДС на зарубежные картины. Но это лишь один пункт из двадцати пяти. Это все равно что соблюдать только один пункт конституции. Что это даст? И, самое главное, никто до сих пор не сказал, куда эти деньги пойдут: на счет какой-то киностудии, в союз кинематографистов, в государственный бюджет, в фонд культуры или куда-то еще.

- Когда-то в начале девяностых один известный деятель культуры сказал, что ни телевидение, ни театр, ни искусство вообще не обязаны воспитывать человека. Воспитывать должна семья. Как вы относитесь к такому высказыванию?

- Проблема в том, что сейчас у нас разрушилась цепочка, связывающая поколения. Умерла преемственность. Это касается абсолютно всех сторон нашей жизни. У разных поколений почти нет общих интересов. У каждого есть свой телевизор, свой Интернет. Семейного просмотра фильмов тоже не стало. А ведь, благодаря семейному просмотру, возникает семейное обсуждение. И если нет семейного обсуждения, то процесс образования ребенка полным быть не может.

Конечно, если жизненные приоритеты у вас расставлены правильно, если вы правильно ориентированы в жизни, а под ориентирами я подразумеваю, в том числе, и веру, то если увидите фильм порочащий, надругательный над человеческой сущностью, то, посмотрев его, вы скажете «нет, я с этим не согласен». А если в вас это не заложено, то вы можете обмануться и поверить, допустим, в то, что Гитлер – молодец. Восстановил промышленность, поднял экономику. До чего он потом дошел, это уже вторично. Заблуждался немножечко, как Сталин. Точно также и со Сталиным. Кто он был? Хороший менеджер, управленец?

Если ты правильно ориентирован, то ты четко понимаешь: Сталин – преступник. Он переступил черту. Он истреблял свой народ. Выбивал фундамент, уничтожал цвет этого народа. А у нас все ходят разговоры, что нам такого сейчас не хватает. Какого такого, спрашиваю я? Хотите такого Сталина? Придет к вам человек и скажет: «Вы не при чем, и жена ваша не при чем, а вот ваш сын что-то плохо себя вел, нехороший он какой-то. Есть ощущение, что может страну подвести». И все – лет на пятнадцать.

- А вы не разделяете ту точку зрения, что деятельность любого человека, тем более политика, надо оценивать с точки зрения того времени, в котором он жил?

- Безусловно, это не маловажно. Но во все времена любой человек должен нести ответственность за свои действия. Конечно, разбираться в истории очень сложно. И её осмысление, как мне кажется, должно идти через культуру, то есть субъективное отношение автора к происходящему. Читая книги, написанные и в то время, и в наше, просматривая различные фильмы, то есть, собирая субъективные видения различных авторов, мы формируем для себя более менее объективную картину происходящего тогда.

Почему сейчас государство не использует искусство для формирования отношения общества к прошлому? Вот американцы в этом отношении молодцы. На одну тему Вьетнам у них снята куча фильмов от откровенной лабуды до шедевров типа «Взвода» и «Апокалипсиса». И вот этот бульон варится в головах многих людей, и постепенно формируется общественное мнение о том, что сделали американцы во Вьетнаме.

А у нас никого не волнует правда. Не выходит ни одного фильма об осмыслении Афганистана или Чечни. Есть один-два. И про перестройку тоже ничего нет. А это же крушение империи! Я нисколько не ностальгирую, как многие сейчас, по тем временам: типа, трава была зеленее, девушки – красивее, но это же действительно была империя!

- Вам не кажется, что современному человеку стало сложнее воспринимать серьезную информацию?

- Нет, не думаю. Посмотрите, театров стало больше, театры битком. Не всегда, конечно, там идет что-то замечательное, но в 90 процентах идут спектакли, которые можно назвать непростыми. Люди ходят, потому что хотят получать знания о себе. Вот фильмов, в которых человек может получить знания о себе не стало. Потому что сегодня кинематографом правит Wall Street. Кино снимают менеджеры.

Сегодня любая кинокомпания и телекомпания похожа на маркетингово-бухгалтерский офис. Нет духа идей и бунтарства. Сейчас задача лжепродюсера заманить зрителя в зал, погасить свет и обмануть.

У известных киноперсонажей была традиция ходить на новый год в баню, а сейчас в России традицией стало ходить на новый год в кино на дурацкие русские фильмы. И я не боюсь так говорить. Это правда. Если я вижу, что в фильме играет Светлаков, или тот же Гоша Куценко, я даже не смотрю его, хотя ничего плохого в нем, собственно, и нет. Но для меня все заранее понятно: зачем их туда взяли, как они будут там играть, я понимаю, на чем будет идти спекуляция.

При этом есть категория, как мне казалось, прекрасных русских артистов, которые сейчас снимаются в фильмах класса «Г». И мои знакомые и многие сейчас, если слышат, что в фильме снимается Безруков, то им уже понятно становится, что это будет за фильм.

- А что Безруков?

- Ну, не серьезно. Картины, где снимается Безруков, уже понятно какого класса. Причем я знаю Безрукова. Он хороший артист. Но в последнее время как-то так случилось, что наличие в картине хороших артистов не гарантирует качества самой картины. Хорошие артисты сейчас тоже заложники сложившейся ситуации в нашем кино. Да, они снимаются в слабых фильмах, но им платят хорошие гонорары, они приобретают популярность, кроме того, учитывая мизерное количество российских картин, выходящих в прокат, артисты не в том положении, чтобы быть слишком разборчивыми в выборе фильмов.

- То есть, все строится по отработанным, проверенным стандартам и стереотипам?

- Да, потому что все делается на продажу. Именно по этой причине я понимаю, хоть и со слезами на глазах, что сейчас происходит с финансированием российского кино, что происходит с прокатом, которого толком не существует. Я понимаю, что такое «партия власти кино». Именно по этой причине я сейчас работаю в театре. Ставлю спектакль в РАМТе. Мне там комфортно и хорошо. Мне нравится. Я в этом купаюсь. И я понимаю, что на сегодняшний момент это мой самый короткий путь к тому самому моему маленькому зрителю.

- Но вам все-таки удается снимать фильмы… Как находите инвесторов, если на кино не получается зарабатывать?

- У моих картин бюджет небольшой, поэтому со временем они все-таки возвращают вложенные в них деньги. А кто-то очень умело разводит государство. Вот режиссер снимал фильм про войну, взял у государства гигантскую сумму, порядка 60 миллионов долларов, уверяя, что это будет успешный проект, и он окупится. Но этого не случилось. Собрали на первой части 7,5 миллионов долларов, на второй – 1,5 миллиона долларов, которые еще надо поделить пополам, потому что кинотеатры получают половину.

Сегодня государство опять выделяет деньги, около 30 миллионов долларов, на картину «Сталинград», которую снимает Бондарчук. Снова говорят, что вложения в фильм окупятся. Но чтобы вернуть 30 миллионов, нужно заработать 70. А теперь, давайте посмотрим, какому фильму удалось собрать 70 миллионов в российском прокате? И увидим, что только «Аватару». А все остальное, даже успешное кино, работает у нас в категории 10 миллионов долларов, которые еще нужно поделить пополам с кинотеатром. Это получается 5 миллионов и от них еще отнять 15-20 процентов прокатной компании, еще потратить деньги на рекламу, и становится понятно, что заработать невозможно. Поэтому когда мне кто-то говорит, что дайте мне 15 миллионов долларов, и мы заработаем на фильме, я вижу, что передо мной либо авантюристы, либо люди, которые абсолютно не понимают рынка.

Сегодня в России делаются максимум 2-3 картины в год, которые с трудом выходят в ноль или приносят в лучшем случае 20-30 процентов прибыли. Это мизер. Нужно производство не менее 400 картин в год. Только количеством можно добиться того, что зародится что-то стоящее.

Опять же связь со стариками. Уважаемые режиссеры не могут найти денег на кино. Что, наше государство, воспитанное на фильмах Эльдара Рязанова, не может дать ему денег, чтобы он снимал свои фильмы? Что наше государство от этого обеднеет что ли?

- А вы, кстати, не пытались обращаться за финансовой помощью к Никите Михалкову? У него же есть какие-то фонды. Может, он может что-то выделить?

- Наверное, может. Но я не ходил. Я недавно встречался с Иваном Демидовым, который сейчас отвечает за кино. Говорили с ним час, о том, какие у меня есть идеи, концепции. В частности, о моем проекте фильма «Крузенштерн» – про первую Российскую кругосветку. По сравнению с этой историей «Пираты Карибского моря» отдыхают! Я уж не говорю об исторической правде и патриотизме, которые в этой истории, безусловно, присутствуют. И второй проект – это детский фильм «Поллианна» по книжке Портер. Я отдал ему две папки с проектами.

- И есть шанс на положительное решение?

- А не будет никакого решения. Потому что будет объявлен конкурс. По этому конкурсу, даже если им понравится, они выделят на проект максимум 29 миллионов рублей, то есть где-то один миллион долларов. Но на эти деньги снять «Крузенштерн» нереально. И детский фильм за миллион снять невозможно. Хоть «Поллианна» это и очень спокойное, душевное произведение, но по нашему времени людям нужен какой-то аттракциончик в фильме, а чтобы его сделать, тоже нужны деньги.

- Сейчас в западном кинематографе вообще нет детского кино в чистом виде. Фильм или мультфильм делается так, чтобы он был интересен и взрослому, то есть с вполне взрослыми шутками, поведением.

- Голливуд убил детское кино. Маркетинговые исследования диктуют: чтобы зарабатывать, аудиторию нужно расширять: от 14 до 25 лет. Это катастрофа. Если бы наше министерство культуры было заинтересовано, оно бы сказало: «Нет, мы будем противостоять этому. И наших детей будут воспитывать не американские, а российские фильмы. И мы вернем в кино категорию фильмов для детей от 8 до 12 лет. Потому что ребенок в 9 лет не может смотреть фильм для 15-летнего. Это преступление.

- И что же теперь? Прости-прощай кинематограф?

- Да, прости-прощай. Именно поэтому я сейчас в театре. После РАМТа меня пригласили в другой театр, буду делать постановку еще и там.

- Кстати, поймала себя на мысли, что не только в зарубежном кинематографе практически не стало детского кино, но и у нас тоже. Правда, в прошлом году Андрон Кончаловский снял «Щелкунчика».

- Опять же, государство поверило и выделило 90 млн долларов. Конечно, мы все понимаем, что все не так просто. Что тропинка в Кремль протоптана. Но если государство верит, что 90 миллионов можно вернуть на детском художественном фильме, – это странно. Кстати, я сам встречался с Андроном Сергеевичем, и он мне говорил, что он и правда хотел заработать деньги. Наивность? Незнание рынка? Что-то еще?

- Надеялся на успех в зарубежном прокате?

- Да, фильм шел за границей, но везде провалился. И чиновников тут винить особенно не стоит. Если к ним приходят и обещают прибыль… Надо просто садиться и считать. Не надо никого обманывать. Пора остановиться с этим обманом.

- Сейчас, наверное, в принципе очень непросто сделать коммерчески успешный российский фильм. Слишком большая конкуренция со стороны зарубежного кинематографа.

На российские фильмы вообще идут гораздо меньше, чем на зарубежные. В свое время средства массовой информации безжалостно «мочили» русское кино. И хотя порой и заслуженно, но в итоге отпугнули зрителя. Сегодня кинотеатры и кинопрокат принадлежат иностранным компаниям. Практически все прокатчики сидят на пакетном размещении картин. То есть какая-то Голливудская киностудия говорит, мы будем давать, к примеру, 60 картин в год, так что либо вы беретесь за пакетный прокат, либо до свидания. Таким образом, русскому кино оказаться в кинотеатрах сейчас очень и очень сложно. Так же сложно, как российскому кино оказаться в американском прокате.

Кроме того, нужны условия для создания небольших независимых киностудий. Это и есть будущее российского кино. Там молодые ребята после институтов. У них свежие мозги и т.д. Развитием этого надо заниматься. Сегодня политика государства – поддерживать сильных, и никто не поддерживает ветеранов кино и не поддерживает молодежь. Наше государство все не понимает, что кино может формировать государственную идею, а также внутреннюю и внешнюю политику.

- Быть средством пропаганды?

- Нет, политической составляющей.

- Мы все время говорим о большом экране, а как на счет телефильмов?

- Телефильмы сегодня – это единственная доходная история. Но у нас многие телекомпании имеют своих производителей, и независимых, со стороны, они к себе не пускают. За границей, например, во Франции запрещена работа телеканалов с аффилированными кинокомпаниями. У них государство может спросить телекомпанию, почему вы уже несколько сезонов подряд работаете с одним и тем же производителем? Это уже получается монополия! А у нас производители – аффилированные, поэтому мы имеем сейчас однообразные сериалы на экране.

- Если немного отвлечься теперь от кино, вас не пугает то, что стало меньше живого общения, которое постепенно вымещается соцсетями.

- Я не вижу в этом большой опасности. Конечно, люди потихоньку дичают. Но человек не может долго без живого общения. Не может нормальный человек погружаться в сеть еще глубже. Скоро снова возникнет необходимость смотреть глаза в глаза, чувствовать темперамент, запах и энергетику собеседника. Именно поэтому сейчас театры битком.

Конечно, когда появилась прекрасная идея Интернета, люди, которые без тормозов, без тех самых ориентиров, о которых мы говорили, залезли в Сеть по уши. Они бесконечно сидят в твиттерах, в чатах и прочее. У них в соцсетях 5000 друзей, при этом они всерьез задумываются над тем, кого еще добавлять или не добавлять. Ерундой они занимаются. Интернет – это просто еще одна очень удобная доставка информационного сигнала. Вот и все. Я об этом знаю не понаслышке, поскольку занимался системным образованием. Даже получил приз, который мне вручил Путин – за вклад в российское образование в области Интернета.

- Скажите, вам в Москве комфортно? Не смущает количество мигрантов? Сейчас мы наблюдаем конфликты культур, которые происходят, допустим во Франции, где жгут машины, или в Норвегии, где мигранты диктуют коренному населению свои требования.

- Конечно, Москва сейчас нелицеприятный город. Я коренной москвич из древнего московского рода Бриллиантовых, которые имели свою шляпную мастерскую на Тверской улице. При этом уже лет 10 я не чувствую, что это мой город. Если раньше привокзальная площадь сильно отличалась от остального города, то теперь в вокзал превратилась вся Москва, потому что люди, которые сюда приезжают не пытаются становится москвичами.

Раньше любой лимитчик всеми силами старался стать похожим на москвича. В детстве со мной в одном подъезде жили и евреи, и грузины и татары. Но я никогда об этом даже не задумывался. Только видел, что этот мальчик потемнее, этот посветлее. Мы все были москвичи. А сейчас даже политики, которые приезжают из регионов, тратят деньги на дорогие галстуки, но никто не тратит деньги на свою дикцию, свою манеру говорить. Если ты хочешь быть москвичом, то для начала займись своей речью!

Я, коренной москвич, понимаю сегодня, что москвичей меня окружает очень мало. Моего мира, московского мира, который был еще до недавнего времени, не стало. Его вымыли в том числе архитектурно. Ни в одной стране мира так не разрушили бы облик город, а у нас думают только об оптимизации и экономической целесообразности: посмотрите на Наутилус, который всплыл напротив «Детского мира», что вообще происходит с самим «Детским миром», где Военторг, как начисто снесли гостиницу Москва…

Не стало лица города, за что нужно судить Лужкова. А у нас этого нет. Мы чудесная страна для чиновников с нашем уровнем коррупции. Сажать его не надо, но надо через суд доказать, что тот же Лужков виноват в разрушении лика города, что он признан виновным, что мы его осуждаем условно. И тогда другой политик уже будет понимать, что ему не удастся спокойно уехать куда-нибудь на Багамские острова.

- Но ведь про Лужкова можно сказать, что человек просто не разбирался в архитектуре. Может, у него вкуса не было, или он, допустим, полностью доверял главному архитектору…

- Так ведь и не должно быть возможности строить государство или город на вкусе или отсутствии вкуса одного человека! Мне не нравится, что мэр Москвы у нас не москвич. Он будет строить тот город, который видел в детстве. Или будет заглядываться на Францию, будет смотреть на эту плитку. Он не будет строить Москву. Вообще такие вещи должны строиться вокруг культуры, а не вокруг экономики.

- Вы верите в особую русскую духовность, в особый русский путь? Что нас умом не понять у нас все по-своему?

- Конечно, у нас свое лицо. И это лицо меняется немного не в лучшую сторону, потому что мы всё ориентируемся на Запад. Мне, вообще кажется, что нужно развивать свое, а не поддерживать иностранное. Нужно изучать мировой опыт, но делать свое. Как это делают Китай или Сингапур. Я обожаю Сингапур, а ведь его подняли всего за 50 лет! А что там было до этого? Теперь это самая стабильная процветающая страна. Сколько лет у нас прошло со времени Перестройки? И что сделано за это время? При этом в Сингапуре живут различные народности, представлены все религии и никаких межнациональных конфликтов не возникает. Потому что государство несет ответственность за то, чтобы никого не оскорбляли: законодательно запрещены публичные оскорбления религий.

- Вы все-таки считаете, что нормы поведения нужно вводить законодательно или повышением культурного уровня общества?

- Я считаю, что нужно поднимать культурный уровень общества. И заняться надо этим вплотную, а не гордиться тем, что у нас есть один канал Культура. У нас каждый канал должен быть каналом Культура, хоть это и звучит парадоксально. Не должно быть в свободном доступе таких программ, как «Дом 2» на ТНТ и «Каникулы в Мексике» на MTV, где не только произносятся «словечки», но и могут ударить женщине и т.д.

Забросив вопрос культуры, что мы получили? Исчезают квалифицированные кадры, люди уезжают из страны. Я сегодня уже ищу ребенку школу за границей, потому что российское образование разрушено. Я не собирался этого делать, но сегодня вынужден. И меня самого сейчас здесь ничего не держит – только семья. И если мой ребенок и моя семья уезжают, то уезжаю и я.

- А если вы уедете, то чем там будете заниматься? Или будете продолжать работать здесь?

- Надеюсь, что смог бы заниматься тем же, чем и здесь. Там тоже есть театр. Я не хочу уезжать, но сейчас меня здесь ничего не держит.

- Но у вас же здесь есть проекты. И фильмы, и театр, и два телевизионных канала хотите создать. Получается, что все эти проекты будут остановлены?

- Я хочу снимать кино, но в данный момент это экономически не выгодно. Государство это тоже совершенно не интересует. Оно выбирает, кому помочь по принципу преданности.

- Лояльности?

- Ну, что значит лояльности? Я-то ведь тоже не революционер. Я просто не могу молчать, когда переходят всякие границы. А наше государство, я повторюсь, не интересует культура: чиновники не читают, не смотрят, не ходят, не пишут, не рисуют. Сегодня 90 процентов политиков и бизнесменов работают с 8 утра до 1 ночи. Они ходят на премьеры только тогда, когда туда приходит президент. Они ходят на открытия выставок, но не интересуются самой выставкой. Они читают книги, если только «Коммерсантъ» пишет, что их надо почитать.

Конечно, есть люди, которые живут другой жизнью. Они есть и в Госдуме, и в большом бизнесе, – но их мало, они не оказывают решительного влияние на большинство. Они действительно интеллигентные люди, и я их знаю.

- Но, что же поделать, если у политиков и бизнесменов такой плотный график, что они просто не успевают читать, смотреть, писать, рисовать?

- Человек должен принадлежать себе. Если человек перестает себе принадлежать, я перестаю с ним общаться, потому что он начинает принадлежать некой машине. Я приглашаю человека в воскресенье на обед, и он опаздывает на час! Как такое может быть? Если вы пригласили меня в воскресенье на обед, как я могу опоздать?! Много дел у тебя? Все, иди и занимайся своими делами…

- Вы часто повторяете, что занимаетесь только тем, что вам нравится. Не все себе могут это позволить. Как говорил бургомистр в «Том самом Мюнхгаузене»: «Я каждый день хожу на службу. Это, конечно, не подвиг, но нечто героическое в этом есть». Для большинства людей работа – это рутина и средство зарабатывания денег.

- Да, непросто совместить заработок с интересной работой. Но я стараюсь. К примеру, сейчас я работаю с одним каналом. Пока не буду говорить, с каким. Там большая работа, и мне она тоже интересна. Я для себя решил так: пусть я заработаю меньше, но мне душевное спокойствие мое и моих близких гораздо важнее, чем большое количество денег. Я не хочу ходить весь в болячках, в нервах, потом уезжать на собственную яхту с сомнительными бл…ми и думать, что жизнь удалась, потом приезжать и жить на пяти телефонах. Мне этого не надо. А кому надо, пусть он со своими миллиардами весь чешется от нервов и лечится в швейцарских клиниках.

- Вы, насколько я понимаю, человек верующий. Как вы относитесь к череде недавних скандалов, связанных с Русской православной церковью: и с часами, и с пылью, и с нетрезвым батюшкой за рулем шикарной иномарки?

- Мне все это не нравится. Мне не нравятся нападки на православную церковь. Потому что когда происходят такие вещи, это означает, что общество не замечает бревна в своем глазу. Я считаю, что те тысячи священников, которые работают по всей нашей стране, совершают большой труд. Очень сложно выслушивать наши грехи, совершать службы. И один оступившийся священник, который, там, убежал с места аварии, не может бросить тень на всю церковь.

Надо почаще на себя обращать внимание, что у нас самих происходит, а не заниматься этим… тявканьем! Нам еще только церковь не хватало уничтожить и тем самым окончательно приблизить апокалипсис.

- Некоторые считают, что эти скандальные истории могут иметь целью полностью подчинить церковь государству, встроить ее в систему…

- За последнее время влияние церкви, бесспорно, усилилось. Кому-то, конечно, это не выгодно. И ее пытаются дискредитировать, чтобы потом говорить молодым: «Куда вы идете? Там же кошмар»!

- Что вы думаете по поводу Pussy Riot?

- А с Pussy Riot наше государство вообще доказало свою полную неспособность работать с людьми! Не с этими бездарными (что очень важно!) и грубыми девочками, которых можно только пожалеть, а с нами всеми. Государство не смогло погасить маленький локальный пожар, а вместо этого раздувало его и, даже, можно сказать, подливало туда бензин. До какого абсурда довели эту историю, которая выеденного яйца не стоила! То, как государство повело себя с Pussy Riot, показало, что государства у нас нет. Нет Системы. Наше государство может сконцентрироваться и замочить одного. А управлять массами оно неспособно, даже имея колоссальную власть над СМИ. И все это начали понимать. И вот сейчас на площадь выходят 100 тысяч – это так себе. Но через год через два, если так пойдет, на площадь выйдет миллион. И такие процессы, как с Pussy Riot, добавляют все новых несогласных на площадь.

- А «Закон Димы Яковлева»?

- А это вообще кошмар! Обычно примут закон, все сразу успокаиваются. А тут до сих пор и марши протеста, и Интернет кипит – а государству пофиг. А знаете, когда этот закон отменят? К выборам. Это будет хороший ход для будущего президента.

- Будущего? Ну, это когда еще будет…

- Ничего, они начнут заранее к этому готовиться. А сейчас и Госдума себя дискредитировала, и собрание миллионеров-пенсионеров, которое зовется у нас Советом Федерации.

Еще раз повторяю: государство – это культура. Нет культуры – нет государства. А наша культура сейчас – это 10 фамилий, 10 театров, 3 скрипача и два кинорежиссера. Это тот уровень культуры, который устраивает сейчас власть. Для личного пользования.