Москва икс. Часть девятая: на судне. Глава 3

Глава 9-3

(начало книги - здесь)

Команда «Академика Виноградова» собралась на судне в шесть утра, по радио обещали теплую и влажную погоду, с воды на город шел туман, матросы и мотористы сначала разбрелись по каютам, переоделись в рабочую одежду, что принесли из дома, а не в казенные лохмотья, рассовали по полкам вещи и попрятали водку. Свободные от вахты, взялись за карты или дремали в каютах, другие курили на корме, о чем-то переговаривались, поглядывали на новичков, буфетчика Кузнецова и дневального Бондаря, и, кажется, посмеивались.

Сурена на палубе не было, он ночевал на судне, и едва рассвело убирался на верхних уровнях, где каюты начальства, и на «последнем этаже», на капитанском мостике. Это, по здешним меркам, здоровое помещение, пожалуй, можно прокатиться на велосипеде или станцевать вальс. Иллюминаторы высокие, прямоугольные, и в пасмурный дождливый день много света, рулевого колеса нет, два кресла перед пультом управления, на нем экраны – больше, чем у цветного телевизора последней модели, переключатели и кнопки, зеленые, белые и красные, датчики с круглыми дисплеями.

С этой высоты палуба как на ладони, виден судовой кран, контейнеры в два яруса, стоявшие на носу, ближе к надстройке, бочки с дизельным топливом, закрепленные стальными тросами. Мелкий дождик, зарядивший с ночи, еще продолжатся, слабый ветер пытается разогнать туман, но ему это оказалось не по силам. Сурен протер приборы и панель управления влажной тряпкой, затем сухим полотенцем. Сходил в туалет, поменял воду в ведре, добавил какой-то голубой жидкости, прошелся тряпкой по полу, и без того безупречно чистому, вышел в коридор и стал пылесосить ковровые дорожки. Потом завернул в радиорубку, наскоро протер пол.

Он работал без остановки, и только к полудню управился, но тут явился Свиридов Глеб Иванович, старший помощник капитана, позвал уборщика в каюту и ласково спросил:

- Ты, у меня еще не начинал?

- Никак нет, - по-военному ответил Сурен, он оставил тележку с чистящими средствами и тряпками в коридоре, и теперь стоял возле двери, переминаясь с ноги на ногу, и думал, как бы тележка не укатилась в другой конец коридора, тогда разольются бутылки с моющими средствами. – Вашу каюту первой убрал.

- А по виду не скажешь. Грязновато.

Старпом распахнул дверцы шкафа, неторопливо снял фуражку и плащ, остался в черных брюках и синем кителе, похожем на кители морских офицеров, на плечах погончики, но не со звездочками, а со знаками должностного различия, на груди одиноко блестела медаль к 100-летию со дня рождения Ленина. Видно, награды и почетные знаки, полученные за долгую службу в госбезопасности, он хранил дома под замком.

- А теперь, друг ситный, подойди ближе. Сделай вдох и дыхни.

Сурену, как в прошлый раз, показалось, что перед глазами поплыл розовый туман, руки задрожали, кажется, теперь он был готов свернуть шею этому уроду, которому нравится издеваться над людьми. Нетвердой походкой Сурен приблизился к старпому, дыхнул ему в лицо. Тот чутко повел носом, стараясь уловить запах спиртного, ноздри трепетали, а глаза были полузакрыты, - но старпом ничего не почувствовал, отступил назад.

- Черти чем от тебя несет, - сказал он. – Сладостью какой-то. Наверное, портвейн конфетами заедал?

- Никак нет, не пил.

Свиридов был разочарован результатом проверки.

- Что ж, как говориться: исправленному верить. Но лично я тебе, - почему-то не верю. Днем ты, может, еще как-то держишься. Из последних сил. А ночью наверняка квасишь под одеялом. Потому что горбатого могила исправит, - он сделал ударение на слове «могила», произнеся его медленно с особой интонацией и по слогам. - Ладно, как говориться: не пойман, - не вор. Но когда поймаю, - пощады не жди. Вон, смотри, пыль на серванте. И на полированном столе разводы от грязной тряпки. Убрать немедленно.

Сурен уже взял себя в руки, вышел в коридор за тряпками. Следующие четверть часа, пока Свиридов ходил к капитану, он полировал сервант и стол. Старпом вернулся мрачнее тучи, разложил на письменном столе карту, включил лампу и стал водить по карте пальцем. Закончив с этим, подошел к бару, стилизованному под большой глобус, поднял крышку. Стал одну за другой доставать бутылки и смотреть их на свет, проверяя, не приложился ли к спиртному в его отсутствие новый уборщик. Кажется, все цело.

Свиридов приказал еще раз протереть стекла иллюминаторов, потому что они грязные, как в общественном сортире, даже хуже, дождался, когда команда будет выполнена, отпустил Сурена, сам сел за стол, раскрыл сегодняшнюю «Правду», еще пахнувшую типографской краской, и углубился в чтение статьи о проблемах сельского хозяйства и создания на местах так называемых «зон трезвости», то есть населенных пунктов, где не торгуют спиртным, а жителям деревень и поселков запрещено употреблять водку и вино даже у себя дома. Свиридов подумал, что зоны трезвости, - это через край, они расползаются по Союзу, как метастазы раковой опухоли, скоро до того дойдет, что даже в Питере бутылку вина с фонарями не найдешь. Но, видимо, иначе нельзя, - народ совсем спился с катушек и деградировал. Что на судне, что на суще – одна пьянь.

* * *

Оказавшись в коридоре, Сурен нос к носу столкнулся с капитаном дальнего плавания Юрием Николаевичем Кнышом, представительным дядькой лет пятидесяти с небольшим, тоже в синем кителе и с юбилейной медалькой на груди. Захотелось вытянуться в струнку, но Сурен вспомнил, что он больше не офицер Северного флота, а уборщик на гражданском судне.

Капитан был задумчив и не весел, словно старый голубь. Увидав уборщика, сдвинул фуражку на затылок, прищурился, спросил как зовут, кивнул, помолчал, поинтересовался, ходил ли раньше Сурен в загранплавание. Ответ был, что ходил в Северную Корею и Японию. Кныш усмехнулся, мол, Северная Корея не заграница, снова выдержал долгую паузу, придумывая, о чем бы еще спросить, но в голову ничего не лезло, он насупил брови, махнул рукой и проследовал дальше, к лестнице, стал подниматься на капитанский мостик.

Когда Сурен спустился в кладовку, по громкой связи объявили, - всем членам команды за исключением старшего командного состава через четверть часа собраться в столовой, с коротким напутствием выступит капитан Юрий Николаевич Кныш. Но сначала надо зайти в каюты, положить на койки рюкзаки, чемоданы и сумки с вещами, что принесли из дома, расстегнуть их. Сразу после выступления капитана пройти в каюты и находиться там неотлучно, - начнется таможенная проверка. Сурен успел заскочить к себе и переодеться в чистый свитер и брюки, положил на койку багаж: полупустой рюкзак и чемоданчик.

Он вышел на палубу и закурил, мимо него потянулись матросы и мотористы, Сурен вошел в столовую, по обеим сторонам столы на шесть едоков и скамейками, привинченные к полу. Собралось человек двадцать пять или около того, он увидел Кольцова, сидевшего за первым столом, прошел мимо, будто они не знакомы, сел за дальний столик. Появился боцман Лазарев, в длинном прорезиненном плаще и фуражке набекрень, он принялся ходить взад вперед по проходу, распространяя запах какой-то сивухи и машинного масла. Наклонившись над Суреном, спросил, видел ли он списки команды, если нет, надо посмотреть, бумажки висят у входа в столовку, может статься, уборщика забыли записать, тогда надо к старпому.

Пришлось идти назад, к стенду «Передовики социалистического соревнования». Вместо фотографий передовиков - две машинописных листка, под названием «судовые роли» - имена и фамилии членов экипажа. Сурен нашел свое имя и вернулся назад, теперь он заметил Бондаря, тот устроился за соседним столом возле иллюминатора, разложил на столе газету с кроссвордом и вписывал буквы в пустые клеточки.

Боцман исчез, но появился судовой врач Ефимов, в вытертой жилетке из кроличьего меха и черной фуражке, какой-то помятый, будто проснулся пять минут назад. Ни с кем не поздоровавшись, плюхнулся на первое свободное место и дрожащими руками стал листать журнал «Техника – молодежи». Кажется, он волновался из-за таможенной проверки, не мог справиться с волнением и от этого волновался еще сильнее. Корабельному врачу можно было сюда не приходить, остаться в своей каюте и там дождаться таможенников, но Ефимов чувствовал себя увереннее среди людей.

Напротив Сурена, сидел мужчина лет тридцати пяти, одетый в тельник и рабочую куртку. Он представился Сергеем Кудрявцевым, мотористом, сказал, что он сосед Сурена, его каюта правая по ходу. И добавил, чтобы насчет водки можно не беспокоиться, если ее найдут, кипеш поднимать не станут. Таможенники всегда торопятся, им возиться с мелочью, - только время попусту терять. Наконец в столовую спустился капитан. Он надел белую рубашку и черный галстук, и выглядел мрачно и торжественно, словно на похоронах. Обвел взглядом людей и сказал, что теперь они одна команда, успех плавания обеспечат слаженные действия, дисциплина и профессиональное мастерство команды и т.д.

Сурен не слушал, но кивал головой. Тут он почувствовал какое-то движение, назвали его имя, он поднялся. Капитал представил нового уборщика экипажу и сказал о нем несколько добрых слов. Затем поднимались другие люди, капитал коротко рассказывал о них, оказывается, на судне еще шесть человек новеньких, их перевели сюда с других судов, даже из других пароходств, капитан закруглил выступление и ушел. Боцман приказал отправляться в каюты и не выходить из них.

Сурен поднялся к себе, оставил дверь открытой и присел за столик. Через четверть часа появились два таможенника в форменных плащах и фуражках, проверку проводили быстро, видно, сегодня у них было много другой работы. Один взял паспорт моряка, полистал его, спросил, нет ли в каюте товаров, запрещенных к вывозу за границу, а также спиртных напитков. Сурен ответил, что ничего такого нет. Таможенники не позволили себе даже улыбки. Вернули паспорт, заглянули в шкаф, молча вышли в коридор, не прикоснувшись к вещам. Сурен нашел боцмана, торчавшего под дождем на палубе, спросил, есть ли работа? Боцман, уже заметно хмельной, махнул рукой, - на три часа свободен, отдыхай, а потом дел будет столько, что только успевай поворачиваться, - надо перестелить белье в каютах начальства, убраться в столовой и в кают-компании.

Пошатываясь от усталости, Сурен вернулся к себе, рухнул на койку и заснул. Он открыл глаза через два часа, слышался гул машины, судно покачивало. Он вышел из каюты, спустился на палубу и подумал, что эта посудина идет довольно быстро, узлов двадцать, а то и двадцать два. По-прежнему клубился туман, моросил холодный дождь, берега уже не было видно. Значит, все проблемы осталась там, за этим дождем и туманом, на берегу, которого отсюда не увидишь, значит, в прошлом его страхи, прежняя жизнь под чужим именем, зыбкая и опасная, способная оборваться в любой момент. Остается малость, - дойти до иностранного порта и сбежать с судна, это нетрудно будет сделать.

До свободы меньше трех суток. Первая стоянка в социалистической Германии, в порту Росток. А там уж - рукой подать, но почему-то легче не стало. Он помнил, что на том берегу осталась Лена… Сурен не вернется к ней никогда, даже если очень захочет. Но пройдет год, другой, Лена вырвется из-за железного занавеса, он поможет ей, но пока не знает, как это сделать. Сурен выбросил окурок за борт и пошел обратно.

(Продолжение здесь)

Добавляйте CСб в свои источники ЯНДЕКС.НОВОСТИ