Москва икс. Часть девятая: на судне. Глава 4

Глава 9-4

(начало книги - здесь)

Сурен поднялся затемно, вышел на палубу в серый холодный полумрак, с трудом прикурил сигарету, ветер, сильный, лобовой, тушил огонек зажигалки, дым был горьким. Справа по борту росло мутное свечение, это занималось утро, сеялся дождь, в лицо летели холодные брызги. Качало, волна была не слишком высокой, шторм балла три. Обходить его стороной не было резона. На палубе никого, сигнальные огни включены с вечера, наверху на капитанском мостике, света нет, на ночь его не зажигали, в темноте легче наблюдать обстановку.

Он выбросил окурок, по внутренней лестнице поднял наверх пылесос, тележку с моющими средствами и ведро. Начал с кают-компании. Тут работал Юра Кольцов, в светлой короткой курточке, клеенчатом фартуке в мелкий цветочек и в белой шапочкой, он выглядел комично. Кольцов опускал свежие простыни в ведро с водой, выжимал, накрывал ими столы, - так во время шторма тарелки не будут скользить по пластику, - раскладывал ложки, вилки, отдельно подставки, на которых были закреплены склянки с перцем, солю и горчицей. Потом вытаскивал из каждого кресла короткий стальной тросик с карабинчиком на конце, пристегивал карибинчик к ушку, торчащему из пола, - чтобы во время шторма кресла были зафиксированы на месте, а не разъезжались по сторонам.

Сурен хотел что-то сказать, но осекся, между собой они договорились не общаться, будет лучше, если командное начальство заметит, что новые люди не знакомы друг с другом. Но сейчас, когда вокруг никого, можно переброситься словом. Кольцов накрыл простыней последний столик, улыбнулся так, словно изнутри его распирало от счастья.

- Ты на себя в зеркало уже смотрел? - спросил Сурен. – В этом фартуке тебя в любой цирк возьмут, вне конкурса. Я приду на представление и сяду в первом ряду.

- А на себя ты смотрел? Ну, с этим пылесосом и тряпками?

- Значит, в цирке будем вместе выступать.

- Скоро приходим в Росток, - сказал Кольцов. – Там выгрузим часть удобрений. Возьмем на борт трубы. Все очень быстро, стоянка всего четыре часа. Отходим оттуда и через семь часов будем уже в Роттердаме. Там стоянка двадцать часов, даже больше. Днем уйдем в город. И привет… Конец плаванию. На своей хлебной должности я не успею растолстеть. Какая жалость…

Сурен не ответил, в кают-компанию вошел старший моторист в черных брюках и бежевой форменной рубашке, - закончилась вахта, - поздоровался и сел за ближний столик. Кольцов открыл дверцы крошечного лифта, на котором из камбуза наверх, в кают-компанию, поднимали полные тарелки, а обратно спускали грязную посуду, поставил на подъемник пустую тарелку, знак повару, чтобы отправлял наверх один стандартный завтрак, и нажал кнопку. Минут через пять тренькнул звонок, Кольцов снял с подъемника тарелки с яичницей, сосисками, жареной картошкой, на третьей тарелке сыр с маслом и хлебом и еще покрытый бумажной салфеткой стакан кофе с молоком.

Сурен взялся на тряпку, протер кожаные кресла и диванчик в другом конце помещения, затем спустился в столовую. Здесь Костя Бондарь, одетый в тельник, белую курточку и белую шапочку, протирал столы и дожидался матросов и мотористов. Он кивнул Сурену, понизил голос и сказал:

- Тут я сам уберусь. Как обстановка, капитан?

Сурен ответил, что все нормально, вышел из столовой, поднялся на два этажа, стал стучался в каюты помощников моториста, менял постельное белье, мыл ванные, вытирал пыль и пылесосил. Затем пошел на капитанский мостик, тут работы было немного. Кныш топтался возле панели управления, вахтенный матрос, сидел в кресле за пультом и молча пялился на волны.

Вернувшись к себе, Сурен сбросил матерчатую куртку и свитер, оставшись в майке без рукавов, включил в розетку кипятильник, бросил в эмалированную кружку пару щепоток чая. Решил, что сейчас можно прилечь на час, но в переборку постучал сосед моторист Кудрявцев, - три раздельных удара и три подряд. Сурен стукнул в ответ, - заходи.

* * *

Через минуту на пороге возник Кудрявцев, закрыл дверь на задвижку, присел за столик и спросил:

- Устал? Ничего, скоро втянешься. Ты раньше ходил на сухогрузах?

- Ходил, а как же, - кивнул Сурен. – Только на моей старой лоханке все было устроено иначе. Мы загружались с кормы. Ну, открывали аппарель, вроде заднего борта – и вперед.

- Знаю такие. Неудобные. Такие же, вроде сухогрузов, есть десантные корабли.

- Да, они тоже с кормы загружаются. Входят десять танков или двенадцать БТРов. Плюс морпехи. Удобств там мало. И кают отдельных для матросов нет, общий кубрик.

- Сам-то не в морской пехоте служил?

Сурен решил соврать, но перехватил взгляд Кудрявцева. Моторист смотрел ему на голое плечо, на татуировку: череп, якорь и над ними Андреевский флаг, - такие колют только в морской пехоте. Угораздило его снять свитер.

- Да, морпехом.

- А на каком флоте?

- На Северном.

Кудрявцев вытащил из-под спецовки плоскую фляжку трехзвездочного коньяка: как насчет ста грамм? Сурен покачал головой, Кудрявцев настаивать не стал, только вздохнул и многозначительно поднял брови. Да, слухи здесь разбегаются быстрее, чем крысы, среди своих на юте был разговор, что Сурен не от хорошей жизни опустился до уборщика, а, видно, уже хлебнул горя за пьянку. Может быть, на своем Тихоокеанском флоте он когда-то был птицей высокого полета, вторым помощником старшего моториста, а то и выше, но потом крупно проштрафился и на пьянке морской узел завязал.

Теперь вот ползает с тряпкой, замаливая прежние грехи, и хорошо еще, что подчистую не списали, дали возможность искупить вину тяжелым унизительным для мужского достоинства трудом. Тут и думать нечего: при горбачевском сухом законе, при нынешних строгостях, когда за лишнюю кружку пива тягают в вытрезвитель и шлют телегу по месту работы, - опуститься вниз, на самое дно, может любой член экипажа, это надо понимать, проявить деликатность, не лезть к человеку с вопросами. Когда Сурен сочтет нужным, тогда поделится бедами. Ничего, пару раз сходит в море уборщиком, а там сам всплывет и встанет на рельсы.

Кудрявцев приложился к горлышку и вслух заметил, что его вахта только через десять часов, за это время он три раза успеет напиться, выспаться и снова напиться. Дождавшись, когда коньяк приживется, моторист сунул в рот мятный леденец и сказал, что ходит на «Академике Виноградове» шестой год, жить тут можно, парни с пониманием, салаг почти нет. У новичка будет нормальная жизнь, если сам не станет доводить старпома и боцмана. Валюта потихоньку капает, кок хороший, кухня, конечно, не как в «Астории», но сытная, плюс десертного вина нальют, но тут лучше договориться промеж собой, чтобы не один раз в день по сто пятьдесят, а четыре дня говеть, а пятый день – всю бутылку в одно горло.

* * *

Кудрявцев снова хлебнул и спросил, знает ли Сурен, каким макаром на «академике» освободились сразу три должности, - дневального, буфетчика и поломойки, - ведь на других судах это бабская работа, тарелки на стол ставить и пол подтирать? Не знает… А ведь это целый роман, античная эпопея, с прологом и эпилогом, и главное действующее лицо – это, конечно, Кныш Юрий Николаевич. Он – капитан правильный, всю дорогу в Балтийском пароходстве. Член партии, - это само собой. Семья дружная, жена Клавдия Ивановна - освобожденный секретарь профкома на крупном оборонном заводе, старший сын в Москву пошел на инженера, дочка еще школьница, говорят, музыкальную школу посещает.

И вот полный штиль, погода ясная, и вдруг – девять баллов, - на «академика» буфетчицей назначают некую Ирину Николаевну, девушку лет двадцати с небольшим, от которой голова кругом пойдет, только взглянул – и будто стакан спирта накатил. То есть и с носа, и с кормы, - не девушка, а полный ураган. Окончила профессиональное училище, кондитер по специальности, ходила два года на «Скрябине», а потом перевелась на «академика». Между прочим, замужем. Ее супруга в пароходстве знают, ну, так себе фрукт, есть к нему вопросы, не случайно же от него Ирина в дальнее плавание ушла.

Посторонним гражданам кажется, что если буфетчица, то на судне обязательно есть буфет, а его тут нет и не было никогда, в натуре, буфетчик - человек, который командный состав в кают-компании обслуживает, ставит и убирает посуду. И все время под взглядами начальства, голодными взглядами. Ирина Николаевна, фигурально говоря, попала под перекрестный огонь, Первым к ней старпом Свиридов подкатил, девушка его бортанула. А вскоре и Кныша, даром что полтинник разменял, от новой буфетчицы заштормило, но он крепкий орешек, долго держался. Тогда «академик» ходил в Африку, там стоянки длинные, потому как в Африке страны, которые Советскому Союзу братские, населены голью перекатной. Даже русские живут лучше, хотя сами почти нищие.

Портового оборудования, тех же кранов, там отродясь не видали. Весь трюм по мешку разгружают местные парни, все как на подбор длинные, худые, черные, - будто вылезли из газовой печи в фашистском лагере смерти. И одежда: штаны, дырка на дырке, подпоясанные веревкой, и майки тоже дырявые, будто их из ружья дробью прострелили. Взваливают мешок на спину, по трапу сходят вниз. Все делают медленно, торопиться некуда, - в столовке их кормят один раз в день, - это у них разовое питание, единственное за сутки. Судно тогда стояло под разгрузкой и загрузкой почти месяц, наша Ирина Николаевна маялась от страшной жары и влажности.

И тут Кныш делает шаг навстречу, подъезжает к ней, фигурально говоря, на катере. Предлагает Ирине Николаевне отдохнуть в его каюте, там всегда прохладно. Ирина Николаевна не стала противиться… Она натура нежная, у нее тоже большая любовь, которая случается, может быть, раз в жизни, и то не со всяким человеком. Так все и закрутилось, и поехало. Забыл кэп про гребаную партию, про дружную семью и про свою Клаву, длинную и сухую, похожую на рыбью кость. Кныш – натура широкая, деньги у него не переводились, в любом порту они вместе выходили в город, он покупал то, на что Ира показывала пальцем. И так все вертелось почти полтора года.

Но это ведь судно, а не большой город, ты всегда в зоне прямой видимости, а большую любовь в карман не спрячешь, не поместится. Добрая душа на капитана состряпала парашу, одну, другую… Письма легли на стол начальнику пароходства, и секретарю парткома, даже до Москвы дошли, по слухам, те письма сам министр читал. Некоторое время скандал тлел, как маленький костерок, Кныша приглашали на разговор в местком и партком. А совсем недавно все вдруг вспыхнуло. В пароходстве ходили слухи, будто из Москвы, из приемной министра звонили, приказали разобраться и все такое. И к тому шло дело, чтобы Кныша пересадили с «академика» на заштатную лоханку, которая ходит из Питера куда-нибудь в Тьмутаракань.

Хуже того, могли из партии вычистить, чтобы не осквернял развратом ряды идейных коммунистов, партийных бойцов. Началась качка, Кнышу натурально на дно идти, но тут вступился начальник пароходства, старый друг кэпа, мол, нельзя так швыряться людьми. Тогда нашли мягкой вариант: Кнышу строгий выговор, но оставить на судне, а с «академика» списать всех женщин: буфетчицу, дневальную и даже поломойку, хоть тетя Паша немолодая женщина, на лицо не вышла, да и фигура не очень. Но это был строгий приказ с самого верха: чтобы вообще женщин близко не было, на освободившиеся места набрать мужчин. Конечно, простые матросы и мотористы за Кныша болели, он человек толковый. Покаялся капитан на парткоме, помирился с Клавой. И вся любовь…

- Не рискнул капитан уйти из семьи, - добавил Кудрявцев. – А ты женат?

- В разводе.

- А дети от брака есть?

- Нет, к сожалению. Но, может быть, еще успею.

- Значит, никто на берегу не ждет?

- Выходит, что так.

- А родители живы?

- Умерли.

- Да, это плохо, когда родителей нет, - моторист тяжело вздохнул, даже слезы на глаза навернулись, он сморгнул. - И когда на берегу никто не ждет, - плохо. Морская душа так устроена, - нужно нам, чтобы кто-то ждал. Чтобы моряк был связан с любимыми людьми. Ну, невидимой такой ниточкой. Ты ждешь любимую, она ждет тебя…

Кудрявцев был готов продолжить лирическое отступление, но с удивлением заметил, что новый приятель не слушает, а клюет носом. Моторист засунул под куртку недопитую фляжку, поднялся и сказал:

- Скоро можно будет из радиорубки позвонить домой. Ну, не то, чтобы прямо позвонить, номер набрать… Но технология другая. Ты будешь в трубку говорить, а разговор на сушу по радиосвязи передадут. Но сначала в очередь полагается записаться. Надо тебе звонить кому?

Сурен колебался пару секунд:

- Нет, спасибо. Пока не надо…

Кудрявцев простился и ушел к себе.

(Продолжение здесь)

Больше новостей и ближе к сути? Заходите на ленту в Телеграм!

Добавляйте CСб в свои источники ЯНДЕКС.НОВОСТИ.