(Продолжение. Начало книги - здесь)

Пол вошел в подъезд, поднялся лифтом на последний восьмой этаж, вышел из кабины и прислушался. Было тихо, кажется следом за ним в подъезд никто не заходил. На площадке четыре двери, на одной из них, за номером 50, фанерной, покрашенной коричневой краской, кто-то накарябал гвоздем два неприличных слова и нарисовал пенис, вместо звонка из стены торчали два проводка. Он постучал в дверь костяшками пальцев и услышал с другой стороны торопливые шаги. Повернулся замок, упала цепочка, выглянула женщина лет пятидесяти с усталым лицом, про такое лицо можно сказать «со следами былой красоты». Впрочем, от былой красоты немногое осталось. Темными навыкате глазами скользнула по нему, и ни о чем не спросив, распахнула дверь, пропустила в просторную прихожую, включила свет.

- Проходите туда, по коридору.

Снова заперла дверь на верхний замок, накинула цепочку и стала возиться с нижним замком, но тот не слушался. Пол прошел в глубину квартиры, двери со вставками из матового стекла были распахнуты настежь, он повернул направо и остановился на пороге. У окна на разложенном диване лежал лысый мужчина в очках, с желтым каким-то плоским лицом. В воздухе плавал густой табачный дым, было душно и жарко, но мужчина до груди укрылся пледом в крупную клетку, высунув из-под него руки.

Рассказывали, что муж хозяйки - известный художник, с большими связями, весьма преуспевающий. У него студия в центре Москвы, заказы от ведущих музеев Советского Союза, он купается в деньгах. Наверное, это отец хозяйки дома. Пол поздоровался, но не услышал ответа. Человек щурил глаза и смотрел куда-то сквозь гостя, будто плохо видел. В одной руке он держал папиросу, в другой склянку с водой на донышке. В эту потемневшую воду он стряхивал табачный пепел и бросал окурки.

Появилась женщина, подхватила Пола под локоть:

- Вы не сюда. Пойдемте…

И потащила куда-то длинным коридором. В другой комнате, окнами выходившей во двор, было мало света. Женщина включила люстру.

- Вы Роза Михайловна? - спросил Пол.

- Да, да, она самая, - скороговоркой ответила женщина. - А вы Пол? Ну, я вас буду Павлом называть. Когда вы сюда входили, за вами никто не шел? Ну, не наблюдал?

- Кажется, нет. Но ручаться не могу.

- Вот, смотрите, пожалуйста.

У окна на деревянных мольбертах, заляпанных красками, стояли две картины. На одной разноцветные кубы и треугольники, другая картина пейзаж, написанный маслом на холсте. Грубоватые мазки, картина темная. Луг, речка и что-то вроде рощицы на другом берегу. Глубокого впечатления картины не производили, но все равно, - видна рука мастера. Роза Михайловна отступила назад, встала за его спиной, скрестив на груди руки.

Пол одну за другой снял картины с мольбертов. На обратной стороне холстов стояли подписи художницы Варвары Степановой и даты, когда картины написаны. Абстракция - 1920 год, пейзаж - 1939 год. На последней картине приклеена половинка бумажной страницы, на ней большая печать художественного ателье, фамилия Иванов, - видимо, какой-то чиновник от культуры, - и его подпись жирным красным карандашом. Пол уже видел фотографии этих картин, но одно дело фотографии, а другое дело подлинники.

Галина Шубина по его просьбе дважды была здесь, смотрела картины, первый раз пришла одна, сделала фотографии, другой раз приводила искусствоведа, специалиста по русской живописи начала двадцатого века, - тот вынес свой вердикт: картины подлинные, весьма редкие, лакомый кусочек для коллекционера, - это бесспорно. И цена более чем скромная, Роза Михайловна просила всего четыреста долларов за два полотна. Если поторговаться, отдаст за три сотни. Может быть, и за две отдаст. Он переминался с ноги на ногу и не мог решить, нужны ему эти картины или нет. Степанова - известное имя в художественном мире, но покупать то, к чему душа не лежала, только из-за имени живописца, - Пол не привык.

- Вы не сомневайтесь, эти картины мужу подарила сама Степанова, - сказала хозяйка. - Мой муж был дружен с ней до самой ее смерти. Варвара умерла в Москве в пятьдесят восьмом году, на два года пережила своего супруга художника Родченко. Одно время муж даже называл себя учеником Родченко и Степановой. Семен тоже увлекался авангардом одно время, но… Но все эти художественные эксперименты с цветом и формой коммунистическая партия не поощряла. Абстракция - это ругательное слово. Открыта была только одна дорога - социалистический реализм. Семен писал заводы, фабрики, строителей новой жизни, делегатов, депутатов… У него было несколько персональных выставок. Но все это в прошлом.

Большая по московским меркам комната производила странное впечатление. Книжные полки и два шкафа, были почти пустыми. Из мебели - только эти полки, шкафы, пара стульев и продавленное кресло в углу возле батареи отопления. Вместо люстры с потолка свешивалась пыльная лампочка, похожая на стеклянную грушу. Отсюда было слышно, как в дальней комнате на своем диване кашлял художник, это был сухой надрывный кашель.

- Я бы не стала ничего продавать, но другого выхода нет, - сказала женщина. - Это ведь не картины, а кусочки нашей жизни. Мы очень нуждаемся. Когда мой муж подал документы на иммиграцию в Израиль, у нас пошла черная полоса. Меня уволили с работы. У меня было хорошее место в одном министерстве. Семена исключили из Союза художников, у него отобрали студию, ему не дают работать… Да он сам уже ничего не хочет. Мы ждем выездной визы два с половиной года. Истратили все деньги. И сколько еще продлится эта мучение - никто не знает. Все друзья отвернулись от нас. Даже деньги занять не у кого. Господи, когда же это закончится?

- Ну, если вы меня спрашиваете… Думаю, ваше дело скоро сдвинется. По моей информации визы в Израиль сейчас будут выдавать очень быстро. Власти перед олимпиадой решили выпихнуть из страны как можно больше евреев. Боятся, что евреи на олимпиаде устроят что-нибудь, э-э… Не очень спортивное. Демонстрацию или что-то вроде того.

- Да, да… Я тоже об этом думала. Вы присаживайтесь…Может быть, чаю?

- Нет, пожалуй. Воды со льдом выпил бы.

Женщина ушла на кухню и вернулась со стаканом воды, льда у нее не было. Хотелось расплатиться и уйти. Но ради приличия Пол решил ненадолго задержаться, сел на стул, спросив разрешения, закурил. Теперь он вспомнил: Галина рассказывала про мытарства этой семьи. Кажется, первой выездную визу получила какая-то родственница Розы Михайловны, ее сестра или племянница. Выезжающим за границу на постоянное место жительства брать с собой золотые изделия и художественные ценности запрещено законом. Но бросать здесь все и приезжать в Израиль без копейки денег они не захотели, собрали драгоценности, зашили их в подкладку чемоданов, через знакомого чиновника заплатили огромные деньги таможенникам, чтобы те при прохождении досмотра в Шереметьево, ничего не заметили.

Но все пошло по самому плохому сценарию. Таможенники присвоили взятку, а потом выпотрошили чемоданы. Кажется, в том золоте было много по-настоящему ценных вещиц. Чуть ли не работы самого Карла Фаберже. Вот теперь Роза Михайловна считает последние копейки и продает то последнее, что еще осталось.

Пол раскрыл бумажник, решив не торговаться. Вытащил восемь банкнот по пятьдесят долларов и положил на подоконник. На минуту стало тихо, замолкли даже голоса мальчишек во дворе и хозяин ненадолго перестал кашлять. Хозяйка смотрела на купюры, словно на какое-то чудо. Видимо, она приготовилась к долгому и трудному торгу, а иностранец оказался покладистым и щедрым человеком. Она схватила деньги, сунула их за пазуху, куда-то убежала, вернулась заплаканная.

- Сейчас мне неудобно забирать картины, - сказал Пол. - Галя обещала это сделать за меня. Вы заверните их в бумагу. Она заедет завтра вечером. Но предварительно позвонит.

Роза Михайловна не слушала, она вытирала слезы и счастливо улыбалась.

- Ведь они все забрали у нас, - сказала она. - Разрешают обменять и взять с собой только сто тридцать долларов на человека. Как начинать жизнь заново со ста тридцатью долларами? Подождите…

Она схватила Пола, оказавшегося в прихожей, за рукав.

- У меня есть три иконы. Говорят, очень ценные. Серебряные оклады, украшены камнями. Середина семнадцатого века. У себя в Америке вы продадите их совсем за другие деньги. Сделаете хороший бизнес. Дайте мне пять минут, и я достану их с антресолей.

Пол остановился, деликатно освободил руку. В коридоре пахло дешевыми папиросами, надрывно кашлял хозяин.

- Простите, я не собираю иконы. Покупаю в основном живопись. Для своей личной коллекции. Не для перепродажи. Я бы с удовольствием вам помог, но сами понимаете… У меня ведь тоже могут быть неприятности, причем большие неприятности с этими предметами искусства. У меня нет дипломатического статуса. Понимаете что это значит? Если меня задержат с этими иконами, будет большой скандал.

- Послушайте, иконы в прекрасном состоянии. Вам надо на них взглянуть. На Западе они стоят огромных денег. Не упускайте такого случая…

Пол протиснулся дальше по коридору, кое-как открыл дверь, снял цепочку, вышел на площадку и, не дожидаясь лифта, ринулся вниз по лестнице. Он боялся, что хозяйка догонит его, силой затащит обратно в квартиру, и тогда не останется ничего другого, как только купить ее иконы.

(Продолжение - Глава 30)

Москва, 1979 - все главы

Больше новостей и ближе к сути? Заходите на ленту в Телеграм!

Добавляйте CСб в свои источники ЯНДЕКС.НОВОСТИ.