(Продолжение. Начало книги - здесь)

- Помнишь, мы ездили к твоим родственникам в Карелию? - спросил Борис. - Зимой на лыжах катались, а летом на рыбалку, на Онежское озеро, на острова?

- Конечно, я все помню, - слова Тони прозвучали по-особому, многозначительно, хотя кроме рыбалки и лыжного похода помнить было нечего. - Все-все помню.

- На следующий год твои родственники, - тетка с мужем, - переехали в Петрозаводск. Дом остался пустым. Как живет твоя тетка и ее муж?

- Чего с ними сделается… Как и раньше. Муж пьет, тетка на двух работах.

- Их дом, он еще цел, туда можно съездить? Погостить?

- Дом хотели продать, но покупателей нет. Сельсовет предлагал выкупить, но дает сущие копейки. А тетке жалко. Говорит, нет смысла отдавать. А почему ты вдруг сейчас решил туда сорваться? Холодно уже.

- Изредка человеку надо побыть одному. Подумать, посидеть в тишине.

- У меня такого не случается, - Тоня пожала плечами. - Ну, чтобы хотела одна сидеть сиднем. Я была там этим летом, тетка просила съездить. Потому что она свое сокровище, одного оставить не может, - а то упьется до смерти. В деревне плотник нашелся, ну, крышу починить. И кое-что по хозяйству… Торчала там одна целыми днями, как дура. Страшно ночевать. В деревне тридцать с лишним дворов, а живут - полтора старика. Таких деревень вокруг десятка два, даже больше. На них - один сельсовет. Но давно уже никто не пашет и не сеет. Рыбу ловят артельно. На лето дачники приезжают, а осенью - пустота. Нет, надо было все-таки дом продать. Я хотела на море, но вместо этого поехала комаров кормить. Если нужно, забирай ключи и езжай.

Она взяла со стола конверт с деньгами, ушла, долго копалась в комнате, наверное, деньги прятала. Вернулась с пачкой «Космоса», положила на стол два ключа на стальном кольце, четвертинку тетрадного листа и химическим карандашом записала адрес, на всякий случай.

- Вот. Вернуть не забудь.

- Я памятливый, - сказал он. - Слушай, что-то устал я сегодня. На работе запарка. Поспать можно у тебя? Часок хотя бы?

- Разумеется… Постелю на диване. Там Васенька спит. Правда, ты плохо выглядишь. Неприятности?

- Не совсем. То есть, - да. Куда без них…

Комната обставлена по моде конца шестидесятых: открытые книжные полки, на них черно-белые фотографии Есенина с курительной трубкой, Хемингуэя с седенькой бородкой, бесформенный журнальный столик на трех рахитичных ножках, вытертые кресла в форме раковин. У одной стены кровать, у другой - раскладной диван. В дальнем углу картонный ящик с детскими игрушками. Борис сказал, что стелить ему не надо, он и так заснет, как убитый, но все равно скоро уходить, - неотложные дела.

Он лег на диван, подложил под голову подушку, накрылся пледом и спросил, где телефон. Оказалось, все как раньше, - аппарат только в коридоре, чтобы установить его в комнате, нужно разрешение соседки. Но та возражает, - дескать, у меня больное сердце. Боится, что Тоня вечерами будет долго разговаривать, - а у нее случится приступ, понадобится вызвать «скорую помощь», - телефон занят. Короче, соседка - вредная тетка, мнительная. Тоня погасила свет и ушла. Стала греметь тарелками на кухне, что-то переставляла, потом все звуки стихли. Он вытащил из-под ремня пистолет и положил его под подушку.

Борис лежал и смотрел в темный потолок. Он спросил себя: почему Тоня не сделала научной карьеры? В чем причина? В этом долгом странном взгляде, которым она ласкала бутылку? В ее дрогнувшей руке, когда подняла стакан? Как хорошо, что его любовь кончилась, не переродилась в болезненную привязанность, похожую на душевную болезнь, от которой было бы трудно освободиться, - легче умереть.

Он задремал. В коридоре скрипнули половицы, приоткрылась дверь. Тоня придушенным шепотом спросила, спит ли он. Не получив ответа, постояла минуту, прислушиваясь к его дыханию, вышла и плотно прикрыла дверь. Не включая света в прихожей, присела на стул, сняла трубку телефона, стоявшего на тумбочке. Услышав голос Гончара, тихо сказала:

- Борис пришел. Да, почти два часа назад. Что? Нет… Сейчас он спит. Нет, точно. Я только что к нему заходила. Спит, как убитый. Он и раньше так спал. Ляжет, закроет глаза - и все. Когда, прямо сейчас? Не спешите. Да, да… Если надо будет, я его задержу. Не важно, как. У женщин есть свои способы. Мы все умеем, если надо, если необходимо…

На другом конце, видимо, положили трубку, не дослушав монолог Тони. Там торопились. С площади Дзержинского сюда ехать на машине минут двадцать, не меньше. Они же не на реактивных самолетах летают. Тоня ушла на кухню, села на табурет. Через минуту она увидела, что дверь в ее комнату открылась, там горит свет. Борис вышел в прихожую, громко объявил, что убегает, потому что проспал лишнего, - надо было будильник поставить. Тоня выскочила из кухни, - походка нетвердая, - когда он уже влез в ботинки и натягивал пальто.

- Господи, ты что как ужаленный? - она смотрела внимательно, стараясь угадать, слышал ли он разговор. - Посиди еще хоть немного. Прошу… Я даже тебя не рассмотрела как следует.

- Не могу. Говорю же - я проспал.

- Ради всего, что с нами было, - подари мне полчаса.

- Не могу. Но если настаиваешь, заеду на днях.

Он улыбнулся, шагнул к ней, обнял за плечи, чмокнул в щеку, почувствовал запах табака и десертного вина. Тоня не знала, чем его удержать. Повисла на руке, крепко прижала ее к своей большой груди, но не подействовало, но он ловко освободился, вышел из квартиры и ринулся вниз по лестнице, даже лифта не стал дожидаться.

* * *

Две бригады оперативников, - в общей сложности десять человек, - приехали к дому на Бронной на трех темных «Волгах». Трое поднялись на лифте, позвонили в дверь Чаркиной. Она открыла сразу, зажгла свет в прихожей, отступила от двери и сказала:

- Не торопитесь, он ушел. Минут десять назад.

Оперативники оттеснили Чаркину от двери, осмотрели квартиру. Гончар позвал хозяйку на кухню. Он стоял посередине, засунув руки в карманы бежевого плаща.

- Я знаю, где он будет через день-другой, - Чаркина усмехнулась. - Ему захотелось к моей тетке, в Карелию. Он уже у нас, то есть у вас, в кармане.

- Почему ты его выпустила?

- Я ничего не могла сделать, - сказал Чаркина. - Он здоровый как лось. Как я его удержу?

- Я же просил тебя - не пить, - сказал Гончар. - Тварь, просил ведь тебя…

Гончар ударил ее открытой ладонью по лицу слева, а потом справа. Чаркина отлетела к плите, колени подогнулись, она опустилась на пол, села на линолеум. Гончар наклонился левой рукой сгреб ее за воротник, дернул верх и снова ударил. Так больно, что из глаз брызнули слезы, но Чаркина, потерявшая от страха дар речи, даже не посмела пискнуть. Она сидела на полу и хватала воздух широко открытым ртом, она была уверена, что сейчас захлебнется этими слезами и умрет. Одной рукой Гончар вцепился ей в волосы, другой потянул на себя воротник блузки, сжал его, медленно сдавливая горло. Он видел, как Чаркина открыла рот еще шире, выпучила глаза, - но воздуха больше не было.

Лицо порозовело, потом сделалось серым с каким-то странным фиолетовым оттенком. Чаркина высунула язык и тихо захрипела. В кухню вошел оперативник, которого друзья называли дядей Геной, он хотел что-то спросить у Гончара, но смолчал. Встал на пороге, прислонился к косяку и, скрестив руки на груди, стал смотреть на Чаркину. За спиной дяди Гены топтался Стас Лыков. Они молча наблюдали, как на полу, высунув синюшный язык, извивается женщина. Гончар ослабил хватку, Чаркина повалилась на спину, прижала руки в лицу.

- Заберем ее с собой, - сказал Гончар. - Отведите эту сучку в машину.

(Продолжение - Глава 55)

Москва, 1979 - все главы

Больше новостей и ближе к сути? Заходите на ленту в Телеграм!

Добавляйте CСб в свои источники ЯНДЕКС.НОВОСТИ.