Фото Ивана Приходько

Я не выдержала. Я со слезами покинула свой город. Еще вчера я казалась себе такой сильной. Пусть гремят взрывы – они меня не достанут. Пусть перестрелка – я спрячусь за надежными стенами родного дома. Но я никак не ожидала, что такая бытовая мелочь как вода окажется последней каплей и вынудит меня сдаться.

Тяжелее всего было уговорить стареньких родителей. И мои в данной ситуации ничем не отличаются от тысяч других пожилых людей, не желающих покидать свои дома. Мама плакала, но согласилась на отъезд ради меня. Потому как поняла, что бросить их я не смогу, а за что ж мне свою жизнь губить? Отец отнесся к отъезду сознательно. Услышав слово «эвакуация», деловито поинтересовался: от какой организации и имеется ли предписание? Ну как мне объяснить задержавшемуся в Советском Союзе папе, что времена сейчас другие, и каждый сегодня спасается как может…

Эта эвакуация в его жизни уже вторая. Когда-то наша семья – бабушка с тремя детьми – уже покидала родные края. В 1941-м. И папа, которому тогда было лишь четыре года, до мелочей помнит, как собирали вещи, как рассаживались в эшелоне, как расселялись по квартирам в далеком Казахстане. Подумалось: а ведь нынешние дети тоже проходят через этот ужас, который наверняка навсегда оставит раны в их душах. Интересно, сегодняшнюю малышню тоже признают детьми войны? И когда? Сейчас или лет через пятьдесят?

Переполненный людьми микроавтобус никак не отправляется в путь. Водитель созванивается с коллегой, выехавшим чуть раньше в северном направлении, к ближайшему городу, где можно пересесть на поезд. Железнодорожные пути, ведущие к шахтерской столице, разбиты снарядами, поэтому нужно ехать в Константиновку, это 60 км от Донецка. Напарник сообщает, что автобус развернули, в ту сторону выезд закрыт – идут бои. Приходится выдвигаться к южной окраине. Обстановка нервозная, потому как канонада не стихает. Одно немного утешает: только что прошел мелкий дождь. «Дождь в дорогу – это хорошо», – вспоминаю слова бабушки. Серьезный обстрел Донецка начинается уже после того, как мы вырываемся за его пределы. Сработало – выдыхаю я.

Поздним вечером мы прибываем в Киев. Теперь я буду здесь жить и работать. Долго? До конца войны. Вот только сколько это, чем измерить срок? Днями, неделями? Дальше, чем месяц, не хочется даже заглядывать. Но понимаю, что все может быть. Те, кто уезжал еще в мае, тоже думали, что на пару недель. Некоторым пришлось вернуться – у людей элементарно закончились деньги. Другим, кто перебрался в мирные города вместе с предприятиями, легче – у них хотя бы есть средства к существованию. Кто-то уехал в Россию и оформил статус беженца. Среди моих знакомых таких двое. А еще есть те, кому просто некуда возвращаться. Их в Донецке не ждет ничего, кроме разрушенных домов или квартир. Буквально вчера моя коллега, работающая с семьей в Мариуполе, написала мне: «Я бомж». Она увидела в Интернете снимки своей простреленной снарядами девятиэтажки. Как это можно пережить?

Донецк и его проблемы не отпускают. Кажется, в моем родном городе не осталось ни одного района, куда бы не пришла смерть. Причем смерть подлая, непредсказуемая. И всем (ну, почти всем) понятно, что снаряды, рвущиеся в центре, прилетают из соседних городских кварталов. Осознавать это больно и неприятно. Но это так.

А за пределами ДНР – совсем другая жизнь. Вчера Киев отмечал День независимости. По Крещатику прошли колонны военных. Многие недоумевают: зачем? Кто и что этим хотел показать?

У тех, кто попал в столицу из Донбасса, нет сил веселиться. Как можно, когда душа – в Донецке, рядом с теми, кто вздрагивает от разрыва мин, а сердце болит вместе с оставшимися родными и близкими. Когда по городу эхом прокатились залпы праздничного салюта, а вокруг раздались радостные возгласы, я застыла от ужаса. В то время, когда здесь безмятежно любуются яркими гирляндами огней, выбрасываемыми в небо армейскими пушками, в моем Донецке кто-то от подобных взрывов вжимается в пол квартиры. Потому что эти железные штуки имеют способность взрываться и убивать. Но разве одни поймут других?

Донецк вчера вновь отличился, устроив свой «парад». По главной улице города под дулами винтовок с прикрученными штыками провели пленных украинских военнослужащих. Я отказываюсь понимать и принимать сие действо. Один мой знакомый донецкий священник – из Московского патриархата – накануне праздника стучался во все двери, звонил самым разным ДНРовским начальникам, пытаясь убедить их отказаться от позорного шествия. «Дончане, братья и сестры, все, кто носит на груди крест! Позор для всех нас, если это «мероприятие» состоится. Публичное унижение человека – страшный грех… Не грешите, не уподобляйтесь Ироду и Пилату, уничижившим Христа!»

Его не услышали. «Мероприятие» состоялось. Может, это была инсценировка, как считают многие – по некоторым сведениям, в «параде» шли не военные, а переодетые зэки, которых за день до того вербовали по местным колониям. Но есть среди них и реальные военнопленные – это точно. Однако дело не в том. Страшно, что среди дончан нашлись такие, которые пришли смотреть. И улюлюкали, и выкрикивали ругательства, и бросали в беззащитных что-то… Да, их было немного – человек триста. Но они были.

«Донецк умер», – написал тот батюшка на своей страничке в Фейсбуке. Я «лайкнула» - то есть согласна.

Донецк умер?

//Новости giraff.io

Картина дня

Наши публикации