(Продолжение. Начало книги - здесь)

В последний день пребывания в Нью-Йорке делегации выпало редкое везение. На первую часть дня была назначена встреча с двумя активистами Коммунистической партии США, их выступление на тему «Борьба за мир в условиях гонки ядерных вооружений». Автобус обещали подать к гостинице в восемь тридцать утра, а дальше - поездка за пределы города, там хороший гольф-клуб, а в нем прекрасный конференц-зал. Хозяин гольф-клуба - старый коммунист, он разрешает партийцами собираться в этом зале и болтать хоть целый день, даже за свой счет кормит гостей и поит кофе. 

Но вместо автобуса приехал только представитель консульства, тот самый долговязый парень в бордовой куртке по имени Павел, знакомый с первого дня. Он собрал группу в комнате, где рядами были расставлены стулья, и объяснил: в последний момент узнали, что один из докладчиков нездоров, - все-таки старость не радость, - проводить собрание без него нет смысла. Павел очень сожалеет, что сорвалось такое познавательное и крайне важное мероприятие. В связи с этим у членов делегации образовалось свободное время, не только во второй половине дня, как было заранее намечено, - а на весь день. Комсомольцы от радости хотели захлопать в ладоши, но переглянулись и решили, что это лишнее, - могут неправильно понять. 

Павел, как обычно, стал нагонять страху. Мол, надо помнить, что многие районы Нью-Йорка официально закрыты для русских туристов. Нельзя сворачивать с центральных улиц, заходить в сомнительные заведения, в узкие пространства между домами, где прячутся грабители и насильники, вести разговоры с американцами, - среди них могут оказаться провокаторы. Надо проявлять бдительность и осторожность. Был случай, когда нашего командировочного зарезали бандиты, - он не захотел отдать обменянные в Москве доллары. Если вам приставят нож к горлу, отдавайте что есть, - жизнь дороже. Павел раздал «памятки туриста» на русском языке, которые совал всем комсомольцам, каждый день, там были отмечены запрещенные районы. Сказал, что теперь можно идти, пожелал приятного дня. 

Борис почистил ботинки в бесплатном автомате, выпил бутылку «Кока-колы», поболтал с комсомолкой, похожей на манекенщицу, и поднялся наверх в номер, чтобы взять кошелек. Вошел и увидел литератора Петра Коновалова. Раздетый, он лежал на кровати, уставившись в потолок. Даже холодок по спине пробежал, - опять на миг показалось, - не дышит. На тумбочке початая поллитровка «Экстры» и открытая банка скумбрии в томате. 

- Ты чего тут киснешь? - Борис сел на свою кровать. 

- Не пойду я в город, - вздохнул писатель. - Деньги кончились. Какой интерес: болтаться с пустыми карманами, пялиться на витрины и слюни пускать. Одно расстройство.

- Могу выделить тебе, ну, долларов тридцать. Даже сорок. В Москве отдашь.

- А что за тридцатку купить можно?

- Часы хорошие. 

- Нет, все равно не пойду. А если пойду, могу и не вернуться. За себя не ручаюсь. Подойду к первому полицейскому и попрошу показать, где тут русским дают политическое убежище. А у меня в Союзе сын. Как ему в школу ходить, друзьям в глаза смотреть? Ну, если отец такой непутевый. Предатель. И вообще…  

- Ты бы поменьше языком болтал, - ответил Борис. - Если кто услышит эти разговоры, - больше за границу не пустят. Даже в Болгарию.    

- И черт с ним. Лучше вообще никуда не ездить… 

Борис снова спустился вниз, когда выходил из отеля, увидел Павла. Спасаясь от палящего солнца, представитель консульства стоял под тентом и курил. 

Борис подошел, задал пару вопросов, показал рукой на паб, что через дорогу. 

- Может, заглянем ненадолго, угощаю? Или в этом городе раньше трех часов выпивать  неприлично?

- Господи, да кто на это внимание обращает? - обрадовался Павел. - Пей, когда хочешь.  

Они перешли улицу и оказались за столиком в пустом пабе, взяли по кружке светлого, рюмке виски и закуску. Света было мало, пахло мореным дубом и кислым бочковым пивом. Поболтали о том, о сем, Павел написал на бумажке адрес магазина, где можно купить видеомагнитофон, мультисистемный, который будет работать в Москве. Про себя рассказал, что должность у него ответственная, хлопотная, с женой они здесь уже три года, но женщине даже с двумя высшими образованиями очень трудно найти работу в консульстве, а работать на американцев - нельзя. Наши ведут себя по жлобски, свои своим не помогают, сидят, друг на друга доносы строчат в рабочее время, чтобы показать начальству принципиальность и бдительность. Глядишь, еще на год командировку продлят, никто не хочет возвращаться на любимую родину. Но недавно повезло: жена все-таки устроилась в консульстве. Моет лестницу и вестибюль, хоть на полдня, но все же - работа, деньги. 

- Тяжело вам тут, - сказал Борис.

- Да, нелегко приходится, - Павел иронии не заметил. - Зарплата копеечная. Так еще сверху давят: будем тебе выдавать половину не долларами, а чеками Внешпосылторга. Вернешься в Москву, в магазинах «Березка» сможешь купить те же товары, что здесь продаются. Короче, не хотят на служащих доллары тратить. Зажимают валюту. А в московской «Березке», ясное дело, - одно дерьмо. И по бешеным ценам. Они бы знали, черти, как эта валюта зарабатывается… 

Тут Павел спохватился, что сказал лишнее, и замолчал и стал отвечать коротко -  только «да» и «нет». Выпили еще, Борис сказал, что ему пора, и расплатился. Он добрался до магазина электроники на автобусе, купил видеомагнитофон и привез коробку в гостиницу. В номере плавал густой водочный аромат, на тумбочке стояла вторая бутылка «Экстры». Коновалов, зарывшись в подушку, тихо похрапывал. 

                                       *     *     *

Борис снова оказался на улице. Он шел по тротуару, зажав в кулаке монету в двадцать пять центов, чтобы позвонить. Но телефона автомата не попадалось. Иногда он подбрасывал монетку, ловил ее на лету и снова сжимал в кулаке. Когда он заметил автомат, не остановился, прошел мимо, подбросил монетку и опустил ее в карман: можно и попозже, времени еще много. 

Случайно он набрел на большой книжный магазин «Барнс энд Нобл», долго бродил среди полок, брал в руки книги, листал, ставил на место. Сейчас в Москве, чтобы купить хорошую книгу, надо сначала сдать двадцать килограммов макулатуры в приемный пункт, получить талон и вместе с талоном идти в книжный магазин. Впрочем, список макулатурных книг невелик, - их всего около десятка: «Граф Монте-Кристо», исторические романы Лажечникова, рассказы Шукшина… В Москве полки магазинов завалены трудами Ленина, Маркса, переизданиями партийных документов, в иностранном отделе - книги советских журналистов, разоблачающих двурушничество и ханжескую демагогию западного общества, про капиталистических акул, которые нарушают права человека, рассказы о тяжкой жизни пролетариата, как черных притесняют, как под тяжким ярмом империализма надрываются западные женщины. 

А здесь, - глаза разбегаются, - десятки, сотни, тысячи наименований, и цена низкая. Если бы жить здесь, - не жалко половину зарплаты тратить на книги. Борис выбрал иллюстрированный альбом о культуризме Джона Вейдера и повести Набокова в твердом переплете, включая «Лолиту» на русском языке, заплатил в кассе. Вышел на воздух и побрел вдоль улицы дальше, куда глаза глядели. Вскоре оказался в большом сквере на перекрестке трех улиц. Присел на скамейку, положил пакет с книгами на колени и огляделся. 

Справа высилась громада здания, но видно, что не современного, а построенного давно, - дом был треугольным, напоминающим утюг, острым углом выступал в сторону сквера. Фасад светлый, облицованный природным камнем. Красивый дом: портики, карнизы, орнамент на камне. За спиной, там, кончалась граница сквера, две башни, тоже из светлого камня, с острыми золотыми шпилями. По газону, играя с друг с другом, беспорядочно носились две белки. Вот они взобрались вверх по стволу дерева и пропали. Рядом сидел какой-то старик в летней куртке цвета хаки и матерчатой кепке, он жевал длинный бутерброд, завернутый в тонкую бумагу. Откусывал, запивал водой из бутылки и, задирая голову, долго смотрел в небо, что-то старался разглядеть. Но небо было чистое, только самолет прочертил серую полосу. По асфальту ходили жирные голуби, посматривали на старика: не кинет ли еды.

- Простите, сэр, что это за улицы? - спросил Борис.

Старик оторвался от своего занятия и с готовностью ответил.

- Это - 23-я стрит, а это, - он показал рукой, - Пятая авеню. А эта улица, что пересекает их, идет наискосок, - Бродвей. 

Бродвей, Пятая авеню, - эти слова отозвались в душе словно музыка, прекрасная и торжественная. Борис подумал, что не хочет улетать обратно. Не любивший в других людях пустого любопытства, он зачем-то вступил в разговор со стариком, спросил как называется сквер, что это за странный дом, чем-то похожий на утюг и вот те две башни с золотыми крышами, что стоят за сквером. Старик ответил и задал свои вопросы: откуда приехал Борис, как долго он в Нью-Йорке и когда возвращаться. Они поболтали немного, о здешних достопримечательностях и ценах. Старик сказал, что он этнический грек, родители привезли его в Америку ребенком. Он всю жизнь работал в мужских отделах галантерейных магазинов, а теперь вот сидит здесь и греет старые кости на солнце, больше заняться нечем. Старик доел бутерброд, вытащил из кармана куртки кусок хлеба в бумажном пакете и стал крошить голубям. 

Борис подумал, что уже завтра ранним утром он улетит в Москву и, возможно, никогда не вернется сюда, не увидит ни этого сквера, ни белок, ни людей, спешащих по делам. Возможно, уже завтра жизнь его кончится. И стало жалко себя до слез, до рыданий. Захотелось подняться и уйти куда-нибудь с глаз долой. Но он остался сидеть. Тут чей-то голос, кажется, идущий прямо от сердца, сказал громко и внятно: «Ты вернешься, но все рано ничего не получится. Ты не вытащишь сестру, а сам пропадешь. Оставайся. Зачем умирать, - да еще так глупо. Ведь можно жить. Вернуться, - значит, погибнуть. Бог помог тебе приехать сюда, зачем же отвергать его милость. Ты много наделал глупостей, но не сотвори теперь еще одну, - главную. Хоть раз в жизни поступи разумно и логично». 

Голос пропал, Борис продолжал сидеть, глядя куда-то в даль. Он снова вытащил монетку, стал подбрасывать ее и ловить. Наконец поднялся, попрощался со стариком и пошел к гостинице. По дороге он увидел за витриной кондитерской телефон-автомат, зашел внутрь. Перед тем, как сделать звонок, съел пирожное и выпил большой стакан крепкого кофе с сахаром и сливками. 

Затем поднялся,  набрал телефон и опустил монету. Он подумал: возможно у телефона ждет тот лысый Фелтон, с которым разговаривали в гостинице или приятель по Москве Ричард. Но трубку поднял человек с незнакомым голосом, он спросил, кто звонит. Борис ответил, последовало долгое молчание, пауза явно затягивалась. Человек обрел дар речи и спросил, что Борис хочет передать общим знакомым. Голос был таким ровным и спокойным, что, казалось, говорил робот, а не живой человек. 

- Передайте, что я уезжаю, - сказал Борис. - Я хорошо подумал. И решил, что сейчас не смогу остаться, - даже захотелось пошутить. - Может быть, в следующий раз…

Борис почувствовал, как на душе стало тошно, тоскливо. Будто дверь в глухой подвал захлопнулась, и не видно больше света.  

- Я все передам, - бесстрастным механическим голосом ответил мужчина. - Спасибо, что позвонили. Прощайте. И счастливого пути. 

Борис вернулся в гостиницу, когда стемнело. В номере еще плавал водочный дух, писатель Коновалов, уже немного протрезвевший, как и прежде в одних трусах, сидел на кровати, уставившись в телевизор. По бесплатному каналу передавали новости, вперемежку с рекламой. Коновалов оторвался от своего занятия, внимательно полистал книги Бориса, долго разглядывал фотографии культуристов и все пытался вслух произнести фамилию самого здорового накаченного парня: Шварценеггер. Блин, ну и фамилия, язык сломаешь. Нет, он никогда не станет известным человеком, потому что поклонники не смогут запомнить, как фамилия произносится. Надо Шварценеггеру псевдоним брать.    

Отложив книги, Коновалов сказал:

- А моих произведений в том магазине не продавали? Ну, про то, как комсомольцы, преодолевая трудности, город в степи строили? Может, уже украли капиталисты, перевели на английский. Ну, без ведома автора. И теперь мой роман - бестселлер номер один в Америке. А я ничего не ведаю, даже гонорар не получил.  

И громко засмеялся своей шутке.

(Продолжение - Глава 42)

Москва, 1979 - все главы