(Продолжение. Начало книги - здесь)

Запоздало Гончар протянул руку к фонарику, но выключил его не сразу, крошечная кнопка заедала. Но вот стало темно, Гончар сидел на ковре, прислушивался, но слышал только монотонный гул за окном. Он хотел подняться на ноги, но в следующую секунду блеснула вспышка, близко раздались хлопки пистолетных выстрелов. Пуля просвистела над головой, задела вазочку, стоявшую на телевизоре. Зазвенело, посыпалось битое стекло.

Гончар сунул руку за пазуху, в подплечную кобуру, выхватил пистолет и дважды выстрелил в то место, где должен находиться невидимый в темноте стрелок, услышал звук падающего тела. И снова тишина и монотонный гул за окном. Он поднялся, включил свет. И так стоял пару минут, не в силах поверить тому, что видит. Возле двери на боку лежала Галя Зотова, юбка высоко задралась, обнажив бедра, на светлом плаще яркое пятно крови. Рядом на полу пистолет, похожий на Макарова, но меньше и ручка не из темной пластмассы, а светлая, кажется, костяная. Гончар взял со стола бумажную салфетку, поднял пистолет, на затворе гравировка: «Товарищу Шубину от оружейников Ижевска». Он бросил пистолет, словно обжег руку.

Постоял немного, оглядываясь по сторонам, будто хотел кого-то увидеть. Он подумал, что женщина мертва, но тут Галя задвигалась, подтянула колени к животу и застонала. Он присел на корточки, перевернул Галю на спину, - пуля вошла в грудь, чуть выше сердца, прошла навылет. Галя стала дышать тяжело, с нутряным свистом. Гончар подумал, что вызывать «скорую помощь», пожалуй, поздно. Еще две-три минуты, - и все кончится…

Он осмотрел стену, пуля вошла неглубоко, даже не пробила насквозь слой сухой штукатурки. Гончар поковырялся лезвием перочинного ножика в стене, доставая кусочек еще теплого свинца. Вторая пуля попала в косяк двери, эта вошла глубже, сильно деформировалась, превратившись в лепешку. С ней пришлось повозиться лишние пару минут. Когда Гончар закончил, Галя была еще жива, она открыла глаза и смотрела на него внимательно, часто смаргивая, словно хотела надолго запомнить. На ее глазах выступили слезы, темными разводами растеклась тушь, стало казаться, что у Гали синяки на лице. Гончар топтался на месте, проклиная себя за нерешительность.

Галя застонала, глубоко вздохнула и перестала дышать.

Гончар нашел на полу две свои стреляные гильзы, сунул их в карман. Захватив камеру, выскользнул из квартиры, захлопнув дверь, спустился вниз по лестнице, чтобы не столкнуться в лифте с кем-то из жильцов. В подъезде было тихо, он вышел в пустой двор, сел в подъехавшую машину и сказал:

- Эта сумасшедшая баба начала стрелять. Переступила порог и… Достала из сумочки наградной пистолет отца, и стала стрелять. Слова не сказала. Бах-бах… Я выстрелил в ответ и убил ее. На месте, одним попаданием.

Сидевший за рулем дядя Гена только крякнул и покачал головой. Иван Иванович потер ладонью лоб и тихо спросил:

- Что будем делать?

- Надо ехать к начальству, - ответил Гончар. - Блин, ну и дела..

* * *

Пол с Борисом сидели за столиком в ресторане и листали меню. Это был довольно большой полутемной зал, освещенной оставалась только эстрада, на которой разминался небольшой оркестр. Пахло сандаловым деревом и дорогим табаком. Официанты, одетые в бархатные бордовые куртки, расшитые золотой тесьмой, были элегантны и почти незаметны. Карта вин поражала воображение неподготовленного человека, здесь были французские вина и даже импортная водка. Борис сделал заказ, попросив, чтобы с рыбной и мясной закуской поспешили, - они голодны. Официант порекомендовал армянский коньяк двенадцатилетней выдержки и назвал цену.

- Выдержим, - кивнул Борис. - Скорее несите.

Пол молча показал пальцем на столешницу, затем прикоснулся к уху. Он спрашивал, прослушивает ли КГБ столик, где сидят иностранцы. Борис молча кивнул. Принесли коньяк и закуску, они выпили. Борис сказал, что русские рестораны совсем не похожи на американские. За океаном ресторан - даже самый изысканный, - это всего-навсего место, где люди едят и пьют. Туда ходят семьями, завтракать и ужинать. Ресторан в СССР - нечто другое, место распутного развлечения, грехопадения. Здесь редко увидишь семейные пары. Люди приходят, впрочем, тут без очков видно кто и зачем сюда приходит, можно просто оглянуться, посмотреть на эти лица, и все понятно без слов.

В Москве можно попасть в любые рестораны, - но не сразу, - захотел и пришел. В самые неприступные надо записываться за месяц, например в «Прагу», в другие, например, в «Арагви» - за неделю, в рестораны попроще просто люди стоят в очереди, суют пятерку швейцару, чтобы пустил, и пятерку метрдотелю, чтобы нашел место за столиком. Но есть один ресторан, посидеть в котором простой человек, да и непростой, не сможет. Вот этот самый ресторан. Почему так, - Пол скоро поймет.

Через полчаса оркестр исчез, заиграла музыка в стиле диско, на сцену высыпали девицы в разноцветных полупрозрачных накидках, прошитых золотой ниткой и сапожках выше колен. Они попрыгали, повертелись и вдруг сбросили накидки. Мужчины в зале отодвинули тарелки и стали смотреть на сцену. Девушки не рождали сильных эмоций, - похожи одна на другу, плоские, худосочные и жилистые, как крестьянские лошадки.

- Это единственное место в Советском Союзе, где показывают стриптиз, - сказал Борис. - Поэтому сюда почти невозможно попасть. И это здание, и этот кабак - построил американец Арманд Хаммер. Задумайся: единственное гнездо разврата на всю страну построено на американские деньги.

- Ты рассуждаешь, как большевик.

Борис хотел что-то ответить, но засмеялся.

* * *

Они вышли на воздух уже ночью, на улице симпатичная женщина спросила, не желают ли мальчики отдохнуть в хорошем месте. Услышав «нет», пропала в темноте. Они двинули вниз к набережной. Шли темными переулками, когда останавливались, Пол вытаскивал из сумки с фотоаппаратурой бутылку крымской мадеры, купленную в ресторане, делал глоток из горлышка и протягивал бутылку Борису. Вечер был теплый и ясный, высыпали звезды, ни машин, ни людей не видно. Только следом увязался подгулявший гражданин с толстым портфелем, на ходу он разговаривал сам с собой, задавал вопрос и отвечал. Иногда он пропадал в темноте, но издали были слышны его нетвердые шаги и глухое бормотание. Потом он грянул солдатскую песню, но быстро выдохся и вскоре совсем пропал.

Они вышли на пустую темную набережную, повернули в сторону Кремля. Ветер совсем стих, вода стала ровной, в ее темноте отражались редкие фонари.

- Ну и нажрался же я, - сказал Пол. - Давно я так не нажирался… Но сейчас мне легче.

- Дыши. Чувствуешь какой чистый воздух? Днем такого нет.

- Я вообще-то люблю Москву, - Пол остановился, поставил бутылку на гранитный парапет. - Но не ту, которую ты мне сегодня показал… Не Москву комсомольцев, общежитий, ПТУ и заводов с дымными трубами. А ту, которая еще сохранила патриархальный дух девятнадцатого века. Бульварное кольцо, Неглинка, Замоскворечье… Что-то есть в этом городе. Прелесть, которую словами не передашь. Представь, что совсем скоро ты попадешь совсем в другую страну. И уже никогда не сможешь вернуться… Тебе грустно? Всю оставшуюся жизнь будет не хватать Москвы. Ты будешь ждать с ней встречи. Но вы больше не встретитесь… Ты думал об этом?

Борис взял бутылку и сделал глоток из горлышка.

- Старина, ты же знаешь, что у меня нет выбора. Я не могу все переиграть, вернуться в в ту точку, откуда начал путешествие. Разорвать билет и остаться на том вокзале. Я понимаю, что в чужом городе меня никто не ждет, никому я там не нужен. Старая истина - предателей не любят. Ни свои, ни чужие. Другой вопрос: где чужие и где свои? Да, меня никто не ждет, но я все равно еду…

- Ну, а если бы свершилось чудо, время повернуло назад… И вот ты снова стоишь на перроне с билетом в руке. И можно сделать выбор: ехать или остаться. Ну, как бы ты поступил? Остался?

- Я все это сто раз передумал, - Борис хлебнул из бутылки. - Так долго думал, что мозги превратились в подгоревшую кашу. Главное для меня - не самому вырваться, а посадить на этот поезд сестру. И точка. Я давно жду поезда, но он опаздывает.

- Но почему так? Это мне нужно знать как литератору, журналисту. Ты ведь не из-за денег?

- Нет, конечно. Можно долго объяснять, но ты все рано поймешь неправильно. Надо прожить тридцать лет в этой стране, в моей шкуре… А словами не объяснишь. Так-то, брат.

Бутылка упала на асфальт и разбилась. Пол достал сигареты и прикурил. Темно, далекие фонари и черная река. Вдалеке Борис увидел зеленый огонек такси и поспешил навстречу.

(Продолжение - Глава 49)

Москва, 1979 - все главы

Добавляйте CСб в свои источники дзен